Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ
Шрифт:
Православные не такие! Пусть пение церковного хора, состоящего из старушек и безбородых семинаристов, уступает по мощи и красоте органной мессе. Пусть готический храм великолепен, но сколько крови в западной вере! Нет, наша вера терпимее, а значит и чище!
Бог дал Ире самое главное — понимание того, что каждое событие, происходящее в мире, не случайно. Есть разум, который наполняет собой Вселенную, которому есть дело до каждой судьбы. Каждому из нас сужден его путь. Не пройти его невозможно, изменить его нельзя. «Мы все в руце Божьей!». Все не зря: рождение, смерть, благое деяние и преступление. А значит, надо не только смириться, но и утешиться осознанием своей причастности
Так что смерть дяди Саши, папы, мамы, Виталика — не страшная цепь случайностей. Нет смысла спрашивать, почему мне выпало такое? Это Его замысел. Это Его воля. Кроме того, Бог всегда забирает себе лучших и испытывает избранных.
И Ире захотелось стать частью этой великой и мудрой силы, раствориться в ней, служить ей всей своей жизнью. Она поговорила с отцом Сергием, и он сказал ей, что это можно, это хорошо, только нельзя спешить. Надо укрепиться в вере, быть готовой. Ира почувствует свою готовность, она не сможет ошибиться. И когда это произойдет, не станет больше в миру Иры Китаевой, а прибавится еще один слабый безымянный голос, восхваляющий могущество Бога.
Когда так будет?
Если Ира с сожалением констатировала отсутствие общения в своей жизни, она имела в виду потерю отношений со своими институтскими подругами. Не было больше пятерых. Не было смеха, дружеской поддержки, эвристического понимания своей общности и силы, проявляющейся только в момент истинного единения девушек.
Распад «Звездочки», как дразнили пятерых подружек историки факультета, произошел постепенно. Где-то в конце пятого курса, незадолго до государственных экзаменов они почувствовали, как холодок пробежал между ними. Ира выпала из обоймы первой. Да, они собирались вместе за эти годы, и не раз. В жизни Иры — по печальным датам: похороны папы, похороны мамы, похороны Виталика. Дни рождения Ира больше не справляла. Настроение не то. Подруги звонили, поздравляли отступницу, но приходить — не приходили. Ира успела испортить отношения со всеми.
С Гелей — из-за ее скрытой озлобленности против всех и вся.
С Соней — из-за ее причастности к клану менял, изгнанных Христом из Храма.
Со Светой — из-за ее брака, который был лживой пародией на семью и потому оскорблял само это освященное верой понятие.
С Наташей — из-за легкомысленных высказываний в адрес толстых попов, выезжающих из ворот церкви на новеньких иномарках.
— Все вы — попугайчики, — как-то сказала подругам Ира. — Порхаете по веткам, чирикаете, а за душой — ничего!
И, конечно, они обиделись! Это было несправедливое высказывание, но если бы обиженные немного призадумались, они бы поняли, что Ира говорит так не из гордыни, а от боли. На самом деле Ира сказала: «Вам всем, по сравнению со мной, повезло в жизни, и вы не можете понять, насколько мне нужна вера!».
Отсутствие необходимой дружеской поддержки чувствовалось в первое время остро до слез. Однажды Ире приснился сон, как стоит она на крутом склоне горы над бурным речным потоком. Внизу ревет вода, ворочая тяжеленные валуны, над головой — в синем небе — кружат огромные хищные птицы. Ира видит своих подруг на противоположном берегу, тянется к ним, машет им руками, пытается перекричать гул реки, но понимает, что только привлекает к себе внимание крылатых гордых хищников. Орлы начинают спускаться широкими кругами все ниже, и вот тень от их крыльев уже закрывает солнечный свет... Ира проснулась в ужасе и холодном поту.
Через год тоска по друзьям стала слабее, а потом и вовсе не ощущалась в повседневной жизни. Ира и так много говорила на работе, много общалась с коллегами, пусть не всегда бесконфликтно, но зато выплескивая достаточно эмоций, чтобы не плакать по ночам. И все-таки были темы, на которые хотелось бы поговорить с кем-то молодым и близким, кто знает тебя как облупленную, кто скажет правду, не боясь обидеть, но и не нанесет душе тяжелой травмы.
«Позвоню кому-нибудь! — часто думала Ира. — Ну, хоть и Светке!». Но потом откладывала, поджидая подходящий душевный настрой. Потом не оказывалось времени или слишком уставала на работе... И еще думалось: а что я скажу? Где была, что видела? Светка разъезжает по заграницам, у нее жизнь кипит ключом, а я? Рассказать нечего, а плакаться стыдно.
Так же находились какие-то другие причины не звонить остальным.
Через неделю после пятой годовщины смерти Виталия, Ира пришла в церковь с опозданием на утреннюю службу. Церковь была переполнена, Великий пост — время для душевного очищения, и верующие не ленились. Как всегда, больше всего было старушек и женщин с городских окраин. Их усталые лица, изношенная одежда и искренность поклонов вызывали у Иры жалость. Вот так проживают жизнь люди и не метят выше, не стремятся изменить свою судьбу, не ждут счастливого часа... Молятся о простом — чтобы дети не болели и муж не пил! Это лучшие из христиан, казалось Ире, они принимают волю Бога безропотно, не ожидая награды в земной жизни. Верующему легче. Не потому ли и она обратилась к Богу?
Еще среди прихожан были молодые, были люди обеспеченные, были дети... Ира имела нескромную привычку тайком разглядывать собравшихся в церкви и придумывать каждому историю жизни. Сегодня, потихоньку оглядев стоявших поблизости, она обратила внимание только на одно лицо. Это был молодой мужчина, он занял место возле иконы Святого Иоанна Предтечи. Трепещущий отблеск свечей золотил его русую бородку и отражался в темных глазах. Иру привлекла удивительная тонкость его исхудалого лица: высокий лоб с морщинкой между неопределенного рисунка бровями, удлиненный иконописный нос с чуткими изящными ноздрями, тонкогубый рот молчуна. Но главное — выражение лица! Оно вызывало, вместе с верой и надеждой, скорбное и покаянное ощущение. Казалось, он много пережил, грешил и мучился, но теперь видит выход, видит свет, исходящий свыше, и следует ему, и молится о прощении грехов.
Ира подошла поставить свечу. Мужчина, на которого она обратила внимание, поднял руку, чтобы перекреститься, и неловко толкнул ее. Он глянул на нее удивленно, будто думал, что находится в церкви один, и тихо извинился. Голос Ире показался знакомым. Она еще раз окинула фигуру прихожанина изучающим взглядом, и цепкая учительская память подсказала ей, что мужчина этот неделю назад спрашивал у нее, не плохо ли ей. Да, это он: то же расстегнутое пальто, тот же строгий силуэт. Потом она отвлеклась, думая о своем, и забыла незнакомца.
Ира читала про себя молитву, которую выбрала из Библии много лет назад. Это была «Молитва скорбящего Праведника», и не то, чтобы Ира мнила себя такой, но душа ее откликалась на поэтичные строки:
— На тебя, Господи, уповаю, — шептала она. — Да не постыжусь вовек; по правде твоей избавь меня. Преклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня...
Поставив свечку и перекрестив лоб, Ира пошла было к выходу, но нога запнулась обо что-то плотное. Она опустила глаза и увидела мужской бумажник из недорогих. Ира огляделась в поисках его хозяина, смутно подозревая, кто бы мог обронить эту вещь. Церковь к этому времени почти опустела. Рядом с Ирой никого не было, а женщины, стоявшие поодаль, сказали, что бумажник им не принадлежит.