Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ
Шрифт:
Ира беспокойно поглядывала на больного, она боялась, что у него, как у Дамы с камелиями, горлом пойдет кровь. Однако ничего такого не происходило.
«Наверное, приступ закончился», — решила она.
Еще она заметила про себя ту особую естественность, с которой Виталий принял ее помощь. Как больное беспомощное животное, вверяющее себя в руки хозяина — с молчаливым пониманием необходимости.
В такси они оба молчали, Виталий только достал уже знакомый Ире бумажник и протянул ей пятьдесят рублей. Когда машина остановилась у подъезда элитного дома у «Лермонтовского», Ира расплатилась,
— Дальше вы сами?... — полуутвердительно спросила она.
— А.... — он помялся, но потом решительно предложил: — Зайдите ко мне, пожалуйста! Мне немного не по себе в одиночестве. Я отвык...
— Ну, хорошо, — вообще-то Ире уже расхотелось заниматься благотворительностью, но он снова посмотрел на нее чуть виновато и с тоской, ожидая отказа. Пожалев его, поругав себя за слабость сердца, она решила, что отведет Виталию час-другой своего времени и маленький уголок в своей душе.
— Идемте, — сказала она. — Я побуду с вами, пока вы не почувствуете себя лучше!
— Спасибо! — он обрадовался как мальчишка, засмеялись его глаза, он поймал лучик ее улыбки и сам улыбнулся в ответ. Тут же, вдохнув холодного воздуха, раскашлялся снова. Ира всплеснула руками и потащила его к подъезду.
В неуютном пристанище Виталия они снова пили чай и говорили на неважные темы. Виталий принял какие-то лекарства, согрелся, задышал ровнее. Ира про себя все гадала: сколько ему лет? Что делал он все прежние годы? Как жил? Чем сейчас занимается? Иногда ловила на себе его вопрошающий взгляд, но он не рассказывал о себе, и она тоже не считала нужным делиться своей жизнью. Хотя, что такого, если спросить, где человек работает?
— А вы работаете, Виталий? — наконец, решилась она задать волнующий вопрос.
— Да, — быстро ответил он. — На заводе. Я по металлу...
— Интересно? Любите свою работу? — в Ире всегда сидел педагог и никогда не молчал долго.
— Интересно? — с недоумением переспросил он. — Работа как работа. Я один совсем остался, мне работать надо, иначе есть нечего будет. А интересно мне другое.
— А я люблю свою работу, — сказала Ира. — Я учитель в школе.
— Почему-то я так и подумал, — улыбнулся он.
Ира немного растерялась:
— Так заметно?
Виталий кивнул и оба рассмеялись. Потом, как туча находит на солнце, — повисло пустое молчание. Хозяин квартиры, насупившись, опустил глаза, Ира тоже ощутила неловкость: может, пора уходить? Но оказалось, другое. Виталий помолчал немного, бессмысленно болтая ложечкой в чашке с чаем, и стал говорить совсем иным, тоном:
— Вы, наверно, думаете: чего он ко мне пристал? Да?
Ира изобразила на лице вежливое «что вы, что вы!» и отрицательно помотала головой.
— Но не можете же вы просто общаться с человеком, не зная, кто он и что он? Ведь не можете!
Ира снова промолчала, только пожав плечами.
— Мне показалось, извините, что я вот так прямо рублю, но мне и впрямь показалось, что мы с вами имеем нечто общее за душой! Мне редко когда люди нравятся. Я мало хороших видел, но вот вас сразу понял. Вы — добрый человек, вы в Бога верите и еще есть в вас нечто такое, что я в людях ценю. Это, как бы выразить? Нестяжательство, отрешенность... — он развел руками, будто у него закончились определения ее совершенств. — Вы прямо в мою душу смотрите. И видите там не наносное, не чужое, а то, что я от всех прячу.
— Я не хочу лезть вам в душу, — это прозвучало резковато, но, если честно, Ира так и хотела.
— Ну вот... — расстроился Виталий. — Что-то не то сказал! Всегда со мной так — понравился человек, и я к нему стазу тянусь, а надо бы понимать, что каждый своим живет. Простите меня!
Вид у него был разочарованный и совсем немного, но все-таки обиженный. Однако Ира успела взять себя в руки. Даже не сомневаясь в искренности Виталия и сочувствуя его болезни — а она уже была уверена в правильности своего первоначального диагноза. — Ира знала о себе одно: ей нужен покой! Открытый и привлекательный молодой мужчина в качестве друга еще опаснее, нежели в качестве поклонника. Это постоянное метание души между плотским и духовным, подогреваемое цитатами из Библии и разговорами наедине о личном, не поможет Ире на ее трудном пути к полному очищению. Это стало бы для нее, даже учитывая ее каменное спокойствие и холодную рассудочность, неким подобием очищения огнем, медленным и малоэффективным, но болезненным аутодафе.
— Не надо извиняться, — тепло ответила она. — Я не имею привычки быстро сходиться с людьми. Мне это трудно. Так что извините меня.
— Мне бы только не хотелось, — ответил он, смущенно улыбнувшись, — чтобы вы плохо обо мне подумали... Ну, будто я пытаюсь, понимаете, к вам... пристать...
Последнее слово он произнес, совсем потерявшись. Ира даже подумала, что ему идет стеснительность. Виталий покраснел, ссутулился, отвел взгляд и стал совсем как ребенок.
— А раз никто никого не обидел, — подвела черту Ира, — то мне пора идти домой! Кстати, как вы себя чувствуете?
Она встала.
— Нормально, — он тоже поднялся со своего места. — Я провожу вас?
— Нет, сидите дома. Лучше бы вам не выходить сегодня.
Они попрощались в темном коридоре и Ира вышла на улицу. Весна брала свое: воздух, напитанный ароматом влажной согретой земли, был теплым и вкусным. От него кружилась голова. Солнце наполняло собой все вокруг и, почему-то, мир вокруг казался больше, просторнее, чем раньше.
«Как все в природе просто! — думалось Ире. — Вот, пережили зиму, и Слава Богу! Теперь будем гнать и раскрывать почки, выводить птенчиков, рожать котят и щенят. Лишь бы была еда, вода и не было заморозков и злых людей!».
Она приехала домой, переоделась в домашнее и достала свои книги. Надо бы поработать, пока светло. Полистав знакомые страницы. Посидев над ними минут сорок, подперев щеку рукой, Ира поняла, что никакая работа на ум не идет. Хотелось поговорить, посмеяться, поделиться с кем-нибудь своей нехитрой историей.
Ира подвинула к себе телефон и набрала номер Светы. Трубку снял ее муж, Иван Фирсов. Ира всегда считала его противным и заносчивым козлом, поэтому скороговоркой представилась и попросила Свету к телефону. Ваня, предсказуемо следуя поведенческому стереотипу хама, молча положил трубку рядом с аппаратом и пошел звать жену.