Я, Мона Лиза

Калогридис Джинн

Я так и не нашла достойного ответа. К счастью, в эту минуту мы подошли к боковому входу во дворец. Слуг у дверей не оказалось. Я смутно вспомнила, что охрана выставлена снаружи, на холоде. Джулиано остановился.

— Я покину вас всего лишь на мгновение, мадонна. Хочу удостовериться, что ваш отец уже ждет. Я сразу вернусь и провожу вас.

Он порывисто наклонился и поцеловал меня в щеку. Затем исчез так же быстро.

Я была рада его уходу, а также отсутствию свидетелей. Судя по тому, как запылали мое лицо и шея, должно быть, я покрылась малиновым румянцем.

Меня раздирали

противоречия. Я встретила доброго, приятного юношу, к тому же красивого — я даже не надеялась поймать в свои сети такого. От одного его поцелуя у меня закружилась голова. В то же самое время я напоминала себе, что сражена художником, Леонардо да Винчи. Надежды на брак с ним были более реальны. Леонардо был незаконнорожденным сыном одного из самых известных нотариусов Флоренции, вступившего в связь со служанкой. По отцовской линии он происходил из семейства, почти равного по богатству и знатности семейству моего отца.

Вскоре Джулиано вернулся, но я по-прежнему была чересчур сконфужена, чтобы поднять на него глаза. Он вывел меня из дома в холодную ночь, проведя мимо стражников с огромными мечами на боку, и помог сесть в экипаж, ничем не напомнив о сорванном поцелуе. А когда я уселась рядом с отцом, сказал просто:

— Доброй ночи, мадонна. Доброй ночи, мессер Антонио. Да пребудет с вами Господь.

— И с вами, — ответила я.

Пока мы выезжали на виа Ларга, отец держал себя отчужденно. Видимо, молитва и размышления не успокоили его, не умерили боли от того, что пришлось передать свое единственное дитя в руки врага Савонаролы. Он заговорил сдержанно, не глядя мне в глаза:

— Как все прошло? Что там с тобой делали, выставили напоказ перед женским обществом?

— Там не было женщин. Только мужчины.

— Одни мужчины? — Он впервые повернул голову, чтобы посмотреть на меня.

— Друзья Великолепного. — Боясь вызвать неодобрение отца, я не хотела вдаваться в подробности, но любопытство не давало мне покоя. — Было много художников. Среди них Леонардо да Винчи.

Я не стала упоминать о том, что Лоренцо заказал ему мой портрет. Такие переговоры лучше было предоставить более умелым дипломатам. Я помолчала, внезапно оробев.

— У него есть жена?

— У Леонардо? — Отец рассеянно нахмурился, глядя на темную дорогу. — Нет. Он один из наших самых известных содомитов. Много лет назад против него даже возбудили дело, а потом отказались от обвинений. Но он уже несколько лет живет со своим «учеником», юным Салаи, который наверняка его любовник. — Он говорил на удивление спокойно, и это было странно, учитывая, что обычно такие мужчины вызывали в нем праведный гнев.

Сделав над собой явное усилие, отец принялся расспрашивать меня, задавая уместные в данной ситуации вопросы о гостях Великолепного. Намекнул ли мессер Лоренцо, кого из присутствовавших он считал подходящей партией? Что я там делала?

Я отвечала немногословно. Отец, видимо, не заметил, что его неучтивый отзыв о Леонардо больно меня задел. Наконец он умолк, погрузившись в какие-то мрачные мысли, и мы ехали, не говоря ни слова, по холодному, темному городу. Я поплотнее завернулась в подбитую мехом накидку, когда мы пересекали безлюдный мост Санта-Тринита, направляясь домой.

XXVI

Всю

следующую неделю я каждый вечер с нетерпением ждала отца к ужину — вдруг он получил весточку от Лоренцо. Мне все еще не давала покоя новость, что Леонардо предпочитает мужчин. Во мне жила надежда, что отец ошибся или, возможно, специально солгал, чтобы отговорить меня от брака с художником, ведь из людей искусства, по общепринятому мнению, получались ненадежные мужья. Но я-то знала по взгляду Леонардо, что он нашел меня привлекательной.

За это время я получила короткое письмо от так называемого содомита, доставленное мне тайком. Когда я сломала печать, на пол выскользнули два листочка.

«Приветствую Вас, мадонна Лиза, из Милана.

Наш любезный Лоренцо заказал мне написать Ваш портрет. Для меня нет ничего приятнее. Ваша красота должна быть увековечена на все времена. Как только я выполню определенные обязательства перед уважаемым герцогом Лодовико, тотчас же приеду во Флоренцию с долгим визитом.

Прилагаю к письму два грубых наброска. Может быть, они Вас порадуют. Один выполнен чуть более тщательно, на основе эскиза, который я сделал в тот вечер во дворце Медичи. Второй скопирован из моего собственного альбома и представляет особый интерес для тех, кто входит в ближний круг семейства Медичи.

Жду не дождусь, когда начну работать над Вашим портретом, и не могу выразить, как мне не терпится вновь Вас увидеть.

Ваш добрый друг, Леонардо».

Я собрала листы с пола и с благоговением начала рассматривать. Только теперь я до конца поняла, почему именно к Леонардо обратились, чтобы он завершил скульптуру Джулиано де Медичи после его гибели: меня поразило, как точно он запомнил черты моего лица. Пользуясь лишь приблизительным наброском, сделанным чернилами во дворе дворца, он позже создал тонким серебряным карандашом на кремовой бумаге мой портрет, изумительно передав и лицо, и шею, и плечи — правдивее и гораздо глубже, чем являло мое собственное зеркало. Он нарисовал меня не в той позе, о которой просил, а в другой момент, когда я, рассмотрев терракотовый бюст Джулиано, обернулась через плечо и посмотрела на художника. Лицо в три четверти было тщательно прорисовано, со всеми тенями, а волосы и плечи переданы лишь несколькими быстрыми линиями. На прическу дан только намек несколькими штрихами — то ли валик из волос, то ли сеточка, поддерживающая локоны. Веки, подбородок, скулы были подчеркнуты тонкими мазками свинцовых белил.

Уголки губ слегка изогнуты — это еще не улыбка, а скорее обещание улыбки. А в глазах сияет та же добродетель, что и во взгляде погибшего Джулиано; я могла бы сойти за ангела.

Я в восторге долго рассматривала рисунок, а потом, наконец, обратила внимание и на другой листок.

Второй рисунок был сделан не столь тщательно, но я сразу поняла, что где-то видела подобное раньше, и не сразу вспомнила, что это фреска со стены возле Дворца синьории, которую мы разглядывали вместе с мамой.