Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала
Шрифт:
Моя рота (я гордился тем, что ее численность все еще достигала ста человек) перешла через Рейн по новому, построенному саперами мосту близ Мелема. Вскоре мы получили приказ отправиться маршем в деревню Хольцхаузен, в район Хомберг, округ Кассель, — места, известные мне еще по тактическим занятиям во время учебы в Касселе перед войной. Рота была подчинена непосредственно кассельской комендатуре, куда я часто приходил за получением распоряжений.
Благодаря связи с комендатурой я был теперь лучше осведомлен о положении. Находящееся в Касселе Верховное командование поддерживало постоянную связь с председателем Совета народных уполномоченных, социал-демократом Эбертом, чтобы совместно подавить революционных спартаковцев
Примерно 17–18 декабря 1918 года я, как обычно, прибыл в кассельскую комендатуру за получением распоряжений. Майор, фамилию которого я забыл, сообщил, что моя рота должна отправиться в Берлин, в запасный гвардейский саперный батальон. О цели нашей отправки он ничего не знал, но полагал, что мы будем использованы в боях в Берлине. Рота должна сдать все вооружение, кроме винтовок и легких пулеметов, и 20 или 21 декабря в двух вагонах, которые ожидают на станции, будет отправлена скорым поездом из Касселя в Берлин.
22 декабря вечером мы прибыли в Берлин, на Ангальтский вокзал и строем на глазах у изумленных жителей направились в Кёпеник, в казарму. В отдалении со стороны улиц Унтер-ден-Линден то и дело слышалась винтовочная и пулеметная стрельба. В запасном саперном батальоне нас приветствовал член Совета солдатских депутатов. С его помощью рота была размещена и накормлена. На следующее утро, то есть 23 декабря, меня разбудил ротный фельдфебель.
— Господин обер-лейтенант, рота исчезла, — сообщил он.
Берлинцы разбежались по домам, а остальные тоже уехали на родину; остались только пять или шесть кадровых унтер-офицеров.
Я не удивился происшедшему, так как в роте уже давно только и было разговоров о том, что к Рождеству все хотят быть дома. О случившемся я сообщил уполномоченному Совета солдатских депутатов запасного гвардейского саперного батальона. Он немедленно связался с кем-то по телефону, а затем сказал мне, что я должен явиться в военно-инженерный отдел прусского военного министерства. Он дал мне штатское кожаное пальто и кепку, так как в офицерской форме да еще со всеми знаками различия появляться в городе было опасно.
Этот отдел был мне знаком. В июне 1915 года я встречался с его бывшим начальником майором Августином. Именно ему я обязан был переводом в германскую военную миссию в Турции. Произошло это потому, что меня спутали с сыном генерала. Теперь в отделе сидел другой майор, из восточногерманской саперной части. Сначала он расспросил меня о положении на фронте, затем рассказал о боях в Берлине против спартаковцев и, наконец, предложил добровольно вступить в Пограничную стражу «Восток».
— Какое мне дело до Востока? — ответил я вначале. — Я родом из Баварии и вюртембергский офицер. Предпочитаю вернуться в Южную Германию.
Тогда майор напомнил мне об офицерской чести. Он сказал, что не так уж сложно было служить кадровым офицером, пока на войне дела шли хорошо. Но теперь, после поражения, учитывая революцию и угрожающее положение на восточной границе Германии, офицеры должны стоять друг за друга и выполнять свой долг.
О положении на Востоке майор сообщил весьма скупо: поляки захватили значительную часть провинции Познань. В ноябре распался фронт против большевиков в Прибалтике. Восточной Пруссии грозит опасность.
В итоге этой беседы я согласился после рождественского отпуска поступить на службу в Пограничную стражу «Восток». Договорились, что утром 3 января я прибуду за назначением.
В
В январе 1919 года в «Сборнике военных распоряжений» появилось воззвание имперского правительства о создании Пограничной стражи и территориальных войск, в котором, между прочим, говорилось:
«Германия в большой опасности!.. Вступайте добровольно в Пограничную стражу… До сих пор каждая революция, как французская, так и русская, вызывала к жизни добровольческие армии под знаменем своих новых идеалов. Следуйте призыву германской революции. Без вашей помощи она не может достичь своих целей. Покажите, что революция уничтожила милитаризм, но не добровольную готовность ее свободных граждан к самообороне. Республика зовет вас; она заботится о вас, но она и нуждается в вас! Добровольцы, вперед!»
К этому времени я уже находился при расформированном штабе 10-й армии в Лётцене (Восточная Пруссия) в качестве адъютанта генерала инженерных войск Кана. 10-я армия, в ноябре-декабре 1918 года отведенная из Литвы в Лётцен, весной 1918 года, после заключения Брестского мира с Советской Россией, продвинулась далеко в глубь Белоруссии, до линии Могилев — Орша. Затем, после перемирия в ноябре 1918 года, этот фронт постепенно распался. Солдаты возвратились на родину. Для охраны границы остались в добровольном порядке только потрепанные войсковые части. Такое же положение сложилось и в Прибалтике, где после Брестского мира немецкие войска наступали из Литвы через Латвию и Лифляндию до Эстонии и вышли к Финскому заливу близ Нарвы. Этот фронт также распался в ноябре 1918 года. Довольно крупные немецкие части, оставшиеся добровольно, так называемые балтийцы, все еще стояли значительно дальше северной границы Восточной Пруссии — в Литве и Курляндии.
С такими «балтийцами», офицерами, унтер-офицерами и солдатами, я познакомился еще 4 или 5 января 1919 года, во время переезда по железной дороге из Берлина в Кёнигсберг. Я ехал тогда в штаб 10-й армии, «балтийцы» направлялись в Тильзит и дальше. В моем купе сидели несколько фельдфебелей. Почти всю дорогу они рассказывали друг другу о случаях, якобы приключившихся с ними в боях с большевиками. Часто слышалось: «Рублики звенят!» Имелись в виду сделки, совершенные ими в еще оккупированной Курляндии и во время отпуска в Германии, например, продажа гусей, масла, сала и т. д. Они говорили, что собираются остаться в Прибалтике и поселиться там. Это были современные ландскнехты, которые воевали ради добычи. Хотя я почти не чувствовал себя солдатом германской революции, о котором говорилось в «Сборнике военных распоряжений», я все же считал, что не имею ничего общего с подобными бродягами-ландскнехтами. Я не понимал тогда, насколько непоследовательной была моя позиция. К счастью, я находился в штабе армии и не соприкасался с таким сбродом.
В Лётцене 19 января состоялись выборы в Национальное собрание. Я очень серьезно отнесся к выборам, в которых тогда могли участвовать и военные, и долго размышлял, за какую партию голосовать. Социал-демократов и членов Немецкой национальной партии я сразу же отверг. Первые были слишком далеки мне, вторые являлись наследниками бывших прусских консерваторов, а от отца мне передалось отрицательное отношение к ним. Кроме того, во время войны они выступали против введения всеобщего и равного избирательного права. Я отказался от своего первоначального намерения голосовать за партию Центра, ибо неоднократно слышал, что голосовать в Восточной Пруссии за Центр — это все равно что голосовать за Польшу. Поэтому я решил голосовать за демократов, тем более что кёнигсбергская «Хартунгше цейтунг» нравилась мне больше других газет. И вдруг эта газета перед самыми выборами помещает большую статью какого-то пацифиста! Так в конце концов я отдал свой голос Немецкой народной партии — бывшим национал-либералам.