Я не дам тебе развод
Шрифт:
Давид молча слушал, черты его заострились, пальцы одной руки постукивали по подлокотнику кресла. Его молчание меня приободрило, чтобы продолжить свою речь.
— Я не испытываю сочувствия к твоей Лине, но она живой человек. Мы все живые. А ты будто это не понимаешь, переставляя всех, как пешки.
И снова молчание. Он говорил, что не будет обсуждать Лину, значит, с этой стороны на него не повлиять.
— Наш брак был с самого начала фиктивным, зачем все менять? Зачем? Я просто не понимаю. Ты видишь в этом какую-то цель? Не могу поверить, что ребенок может так все для
Абрамов изогнул бровь и наклонился. Понятно было, что мои слова не нашли никакого отклика.
— Я бы понял, что такое быть отцом. Если бы ты соизволила мне рассказать.
Опять двадцать пять! Все мои слова, все мои разумные доводы и аргументы он пропустил мимо ушей! Забрала его ребенка, скрыла его — вот это настоящее преступление, а он, значит, святой! Не успела и рта раскрыть, как он сквозь плотно сжатые губы процедил:
— Хочу, чтобы ты понимала. Я в шаге от того, чтобы забрать у тебя ребенка, и радуйся, что я не делаю этого. Не советую испытывать мое терпение. Ты даже не понимаешь, что сделала, а теперь обязана компенсировать мне то время, что я потерял.
— Тебя устраивало то, что твоя жена живет где-то за границей, так откуда я знала, что тебя заинтересует ребенок, появившийся в этом браке? — попыталась я сделать последнюю попытку что-то доказать.
— Вот именно, ты, Эльза, ты. Ты сама все решила — за двоих, а вернее, за троих. И ты не в том положении, чтобы качать права.
Наши позиции никак не сходились в одной точке. Это пришлось признать. Они взаимоисключающие. Тем не менее нам нужно найти какое-то решение.
— Чего ты конкретно хочешь? — спросила, ощущая невероятную, просто вселенскую усталость, а самой кричать хотелось.
Никак его не убедить. Никак. Не получается у меня.
Не понимаю, чего он хочет от меня, чего ему нужно.
Может, он сам и не знает?
Но нет, он знал. Правда, мне ничего не сказал.
Просто молча посмотрел мне в глаза, откидываясь на спинку кресла.
Дальнейший полет мы не проронили ни слова, погрузившись в неуютное, напряженное молчание, когда каждое движение друг друга раздражало и вызывало ожидание. Усталость навалилась и придавливала тяжелым грузом к земле, не давала чувствовать себя свободно. Вот бы скинуть с себя эти навязанные оковы, снова расслабиться, но нет, в присутствии Абрамова это абсолютно невозможно. Я же им уже переболела, привыкла жить матерью-одиночкой, Матвейку только своим считала, а Давид взял и все карты спутал.
Самолет приземлился на взлетной полосе. Мы собрали немногочисленный багаж и спустились по трапу, Давид поддерживал меня за руку, а у меня внутри нарастала истерика. Так и казалось, что мы приедем к дому, он зайдет внутрь, увидит ребенка, схватит его на руки и унесет.
Кричащего, зовущего маму, заберет моего сыночка.
Как ни успокаивала себя, не получалось. Я уже на грани была. На грани того, чтобы умолять Абрамова и обещать ему что угодно, лишь бы не лишил меня ребенка.
Глава 17
Эльза
В дом я вошла одна, открыв дверь
И пусть я еще в глубине души надеялась, что это не так, но умом-то понимала прекрасно: теперь в моей жизни и в жизни маленького Матвейки будет новый человек.
— Дочка, ты приехала? — мама кинулась ко мне в объятия, и я с радостью и облегчением кинулась к ней. — Как ты быстро добралась. А он тебя отпустил, что ли?
— Нет, мама, не отпустил, — отстранилась и понуро опустила голову.
Мама же, поняв, что скажу ей что-то неприятное, приложила пальцы ко рту.
— Как не отпустил?
Посмотрела на дверь, словно за ней, преследуя меня, как раз и находился Давид. Собственно, я именно так и ощущала. Его незримое присутствие. Его ауру. Словно он оставил на мне свою нестираемую печать.
— Мам, теперь все иначе будет, он узнал про Матвея… А где он?
— В комнате играет, — машинально ответила мама и продолжала с ужасом на меня смотреть.
— Пойдем, — я позвала ее, чтобы пройти в комнату сына, не терпелось его поскорее увидеть, а когда увидела своего сыночка, сорвалась и побежала к нему, хватая с такой силой, что он даже пискнул, а потом рассмеялся.
«Мой, мой сыночек, только мой!» — одновременно пело, ликовало и рыдало внутри материнское сердце. Эмоций было слишком много, навалом, разных и прямо противоположных друг другу. Никак не могла успокоиться, только сжимала ребенка в руках и баюкала, прикрыв глаза. Было очень хорошо, волшебно.
Потом спустилась с небес на землю и, не выпуская ребенка из рук, рассказала все маме.
— Я знала, что так будет, — удивила она меня своим спокойствием, быстро взяла себя в руки, стерла выступившие было слезы, словно по щелчку пальцев. Вот с кого я беру пример. Вот в ком черпаю силы. В своей маме.
— Почему знала?
— Потому что, Эльза, потому что, — посмотрела она на меня немигающим взглядом, — я была изначально против того, чтобы ты уходила от мужа. Раз семью создали, надо жить, даже если нет взаимных чувств. Но я же понимала, что тебе, молодой, наивной, влюбленной и потом разочаровавшейся девчонке, ничего не докажешь. Разочаровал тебя Давид. А потом сработал эгоизм. Я не хотела оставаться вдали от дочки и внука, а папе надо было уехать, лечиться здесь, у лучших врачей.
— Как папа?
— Нормально папа, без изменений, — издала она вздох, попутно опуская усталые глаза.
Моя мамочка. Ей непросто с парализованным мужем, да еще и я проблемы подкидываю. И они только начинаются.
— Он будет недоволен тем, что Абрамов появился в моей жизни, будет меня обвинять, что не смогла защититься, и настаивать на том, чтобы он меня в покое оставил.
— Твой отец знает, что с Давидом это не выйдет. Абрамовы добились своего и выбросили нас на свалку, забрали нашу фирму, поглотили, — сказала мама с ощутимой злостью то, что давно бередило ей и отцу душу, — мы не на это надеялись, когда объединяли капиталы.