Я не люблю Пушкина (из Живого Журнала)
Шрифт:
Больше никогда не пойду на работу, никогда.
Пошел курить на улицу, зачитался объявлением про то, что нужно сбросить вес и подготовиться к менопаузе.
Блядь, менопауза, чем себя занять, когда наступит менопауза. Все нормальные люди давно уже про это задумались, и про менопаузу, и про пенсию. Меня тоже спрашивают: а у тебя трудовая книжка хоть есть? Да, отвечаю, вроде где-то есть, там последняя запись от девяносто третьего года: ув. п.с.ж. из сш № 18 ст. 32 КЗоТ РК.
КАК?! – спрашивают с ужасом. – А Пенсия?
Пенсия, прекрасная Пенсия, окошко на почте, я, злобный старик
Надо готовиться, готовиться надо, а курить не надо, курить Вредно, от капли никотина умирает блядь Лошадь.
Когда меня восьми месяцев от роду отдали в круглосуточную ясельную группу и посадили в койку с веревочной решеткой и двадцать лет подряд обоссаной холодной клеенкой, я сразу же насрал им в колготки специально жидкого говна, а потом перетер беззубыми деснами веревку, дополз до кухни и обварился там кипятком нахуй, чтобы уволили блядских нянечек, которые, суки, полоскали меня под холодным краном, чтобы знали, проститутки, что за все в этой жизни надо однажды заплатить, за каждую блядь слезинку младенца, то есть меня.
В средней группе я целовался с девочкой, больной свинкой, Воспитательница сказала, чтобы к ней никто не подходил, а я ее любил, ее звали Таня, она была толстая, а потом оплевал всех лучших друзей – и Вову Дудника, и Павлика Толстого, и Кайрата Жолдасбекова, потому что они не поверили, что я плюну, и они все тоже заболели свинкой, и вся группа заболела, и я заболел, и морды у всех потрескались на две недели нахуй.
Еще я их научил играть в игру На Кого Бог Пошлет, когда надо бросать в воздух совки, заводные машины и железные кубики, а голову руками закрывать нельзя, кто закрывает, тот Ссыкун, надо стоять и ждать, кому что по затылку ебнется. Меня этой игре другой друг научил, не из нашего детсада. Он был Хулиган, мы с ним собирали Карбит и подкладывали под казахские дома.
Потом я принес книгу бидструпа с Голыми Женщинами, и Павлик Толстой рассказал, что у девочек бывает Пизда. Мы ходили к девочкам в туалет смотреть Пизду, девочки нам показывали, но там ничего интересного не было, пустое место и все, наебка в общем.
По телевизору рассказывают, будто бы теперь всё будет Иначе.
Это означает, что будут показывать разные другие картинки. Но по тому же самому телевизору.
Вот стоит гермафродитсам ебется, сам родит.А в подъезде как было нассано, так и есть нассано. И помидоры все те же невкусные продают, что двадцать лет назад.
Хотя что-то меняется, конечно. Вот купил сыру с плесенью, он приятный. Раньше с плесенью я выбрасывал.
Обязательно должна быть Справедливость. Без Справедливости нельзя.
Справедливость это или Несправедливость – вычисляется математическим путем. При этом Справедливость всегда должна быть больше, чем Несправедливость.
Вот допустим пришел человек в магазин, дал продавцу десять рублей и ждет, что тот даст ему взамен бутылку пива. Если так оно и произошло, то говорить не о чем: нет тут никакой ни Справедливости, ни Несправедливости. А вот если продавец деньги взял и говорит: давай, мол, давай ступай отсюда, что стоишь как пень? тогда это Несправедливость, и чтобы снова была Справедливость, надо поджечь магазин, чтобы сгорело тысяч на пятьдесят, это как минимум. Лучше бы, конечно, еще расстрелять продавца, и его хозяина тоже неплохо бы.
Или если рассказать старушке, которой я в метро место не уступил, что у меня девяносто девять долларов украли, она обязательно бы обрадовалась, потому что опять наступила Справедливость. Я конечно могу возражать, что тогда уж лучше бы дал сто рублей, чтобы бабушка доехала в теплой машине куда ей надо, но для настоящей Справедливости столько денег мало.
Хорошо бы написать специальную программу, типа эксела, которая считает Справедливость. А то все считают в уме, считать мало кто хорошо умеет, поэтому у всех разное получается – у одних вроде Справедливость, а у других совсем Несправедливость, и все от этого спорят, ругаются, потом не здороваются друг с другом, в общем непорядок.
Вчера у меня кончились настоящие Русские деньги, которые все берут, и пошел я наменять их себе на доллары. У меня теперь почти всегда есть доллары, с тех пор как я научился рисовать Покемонов.
Прихожу я в обменник, а там стоит очередь, большая. И обменник сам на технический перерыв закрытый, это значит, что курс у него внутри Хороший, не станут люди просто так стоять, если курс Плохой.
Ну я тоже встал. А тут вдруг выходит охранник, отпирает ключом окошко, в котором этот Хороший курс написан, и достает цыфирку 7 из надписи 28–70. Все прямо не дышат: а что же он заместо нее туда вставит? неужели 9? Вот бы счастье какое! А он долго-долго роется в кармане, качалов блядь, и вставляет в надпись нолик.
От этого вся очередь вздыхает и расходится нахуй. Потому что все Жлобы.
А я остался, потому что я не Жлоб, мне семь рублей не жалко. Да я семь рублей могу запросто хоть любому первому встречному алкоголику отдать, если ему Хуево. А я хорошо разбираюсь, когда Хуево, меня не наебешь, я не доктор какой-нибудь из поликлиники, который любому бюллетень выдаст, если тот нос канцелярским клеем намажет. В этих поликлиниках вообще неизвестно что творится, там еще доктора специально дорогие лекарства всем выписывают, потому что им за это из аптек приплачивают. Все жулики потому что.
Какие мы все-таки старенькие, какие мы дряхленькие, ножки слабенькие, палочкой тюкаем: на Рок-Концерт пришли.
А внутри ходят девушки, и у каждой Колечко в Пупе. Если в такое колечко попасть с тридцати метров дартсом, то можно за него подергать: дзынь-дзынь. И еще раз: дзынь-дзынь.
Но девушки смотрят мимо наших одутловатых щек, и дартсов никто не приносит, и мы натягиваем на уши поглубже черные шляпы, чтобы никто не догадался про наши Тайные Плеши, огромные и безжизненные, как у артиста-боярского.