Я не могу без тебя
Шрифт:
Заметив, что Габриель дрожит от холода, Арчибальд попросил официанта придвинуть обогреватель. Она поблагодарила его за заботу сдержанной улыбкой. Габриель находилась в замешательстве, несмотря на умиротворяющую обстановку плавучего ресторана, и, чтобы скрыть смущение, произнесла:
– Похоже, вы разбираетесь в самолетах.
– Да, я летал на некоторых.
– Даже на гидропланах?
Арчибальд кивнул, наливая ей белое вино.
– Я не поняла, чем вы занимаетесь, – продолжала Габриель. – Вы говорили что-то
– Да, я похищаю картины.
Она недоуменно улыбнулась, решив, что он шутит.
– Так это ваша профессия? Красть картины?
– Да.
– А у кого вы их крадете?
– О! У кого угодно. Похищаю из музеев, из частных коллекций миллиардеров, у королей, у королев…
Рядом с ними на сервировочном столике официант раскладывал закуску на серебряном подносе, убирая с тарелок колпаки: замороженные устрицы с черной икрой, салат из улиток в вишневом соусе, креветки, жаренные на гриле в арахисовом масле, суфле из омаров и лягушачьи лапки с фисташками…
С любопытством, но и с некоторым опасением они решили попробовать оригинальные блюда изысканной кухни. Постепенно лед растаял, и атмосфера стала налаживаться. Арчибальд шутил, Габриель смягчилась, он подливал вина, она улыбалась. При ласковом свете свечей Арчибальд заметил морщинки и темные круги под ее глазами, но постепенно, словно по волшебству, они разглаживались, и взгляд обретал прежний блеск. Как она похожа на Валентину! Та же манера, улыбаясь, склонять голову набок, та же привычка накручивать прядь волос вокруг пальца, тот же взгляд, похожий, как говорил поэт, на «небосклон, умытый ласковым дождем».
«Скажи ей! Скажи ей сейчас, что ты – ее отец! Единственный раз в своей жизни будь смелым, честным по отношению к ней. Если ты не откроешься ей в этот вечер, то не откроешься никогда…»
– А кроме картин, вы еще что-нибудь похищаете? – спрашивает она, смеясь.
– Да, еще драгоценности.
– Драгоценности?
– Бриллианты и… телефоны.
– Телефоны?
– Вот такие, например, – и он кладет на скатерть телефон, который утащил у нее из дома несколько часов назад.
Габриель смотрит на свой телефон, ставит бокал с вином на стол и мрачнеет. Как это понимать?
Она вспомнила, что сегодня утром забыла свой телефон дома. Значит, Арчибальд был у нее дома, копался в вещах, вторгся в ее личное пространство. На какую еще низость он решится по отношению к ней? И зачем он это делает?
Арчибальд положил руку на плечо дочери, но она резким движением сбросила ее, вскочила, отодвинув кресло.
– Подожди, Габриель, позволь я тебе все объясню, – обратился он к ней по-французски.
Секунду она колебалась, не понимая, почему он перешел на французский, почему называет ее на «ты», почему вдруг в его голосе звучит такое отчаяние?
Но то, что ее доверчивостью так вероломно воспользовались, привело ее в бешенство и, не желая слушать никаких объяснений, Габриель выскочила из ресторана и помчалась по пирсу, как будто за ней гнались.
Мартен отложил свой бинокль, увидев, что Габриель вернулась в Эмбаркадеро и пытается поймать такси. Он вышел из машины и спрятался за капотом. Арчибальд стоял на противоположной стороне улицы и, казалось, смирился с тем, что дочь собирается покинуть его. Мартен не решался перейти на ту сторону, в данный момент у него не было желания столкнуться с Габриель нос к носу.
Движение по дороге было достаточно интенсивным и наконец какой-то автомобиль остановился около Габриель. Она уже собиралась сесть в такси, как ее телефон, который она захватила с собой, убегая из ресторана, завибрировал в руке. Секунду она колебалась, потом…
– Не вешай трубку, Габриель, прошу тебя. Позволь, я все тебе расскажу. Вот уже двадцать семь лет, как я пытаюсь…
Она обернулась. На пирсе было много людей. Одни пытались успеть на последний паром, другие спешили провести вечер в ресторанах, в кафе или в клубе. В трубке охрипшим голосом Арчибальд умолял:
– Я должен тебе это сказать… Послушай…
Габриель смотрела по сторонам, пытаясь отыскать его в толпе. Она не понимала, не верила. Отказывалась верить.
– Я не умер, Габриель.
Наконец она различила его силуэт. Арчибальд стоял внизу, на пирсе, в пятидесяти метрах от нее, на пересечении пирса и заградительной насыпи вдоль берега. Он помахал ей рукой и продолжил свою исповедь:
– Да, это правда, я бросил тебя…
Габриель отпустила такси и стояла на тротуаре в полной растерянности.
– …но я ведь имею право объяснить тебе, почему я так поступил.
Арчибальд чувствовал, что сердце у него колотится слишком сильно, грозя разорвать в клочья поистрепавшееся больное тело. Столько лет он не мог произнести эти слова, а вот теперь они как лава извергались из горла и слетали с губ. Он все говорил и говорил. А она слушала…
«Мой отец…»
Габриель решилась сделать шаг навстречу, тоже махнула ему рукой, и в это мгновенье…
– Берегись!
Это она крикнула, чтобы предостеречь своего отца. По тротуару с другой стороны улицы к нему направлялся человек с пистолетом в руке. И это был…
– Стоять! Руки вверх! – крикнул Мартен грабителю.
Застигнутый врасплох, Арчибальд медленно поднял руки. Над головой, зажатый в его правой руке, мобильный телефон разрывался от встревоженного голоса Габриель:
– Папа? Папа?
Мартен, вытянув руки вперед и крепко сжимая рукоять полуавтоматического пистолета, держал Арчибальда на мушке. Их разделял лишь поток машин, мчавшихся по шоссе с запада на восток. На этот раз он решил покончить со всей этой чепухой: с необъяснимым преклонением перед преступником, с не поддающимся объяснению чувством по отношению к Габриель, которое трудно назвать любовью. Единственное, чего он желал, – поскорее засадить за решетку Маклейна, вернуться во Францию и стать нормальным человеком. Мужчиной, в конце концов…