Я не Монте-Кристо
Шрифт:
— Кобальт лазурно-голубой.
Это само по себе сказалось, честное слово…
— Что? — удивленно взметнулись брови над лазурно-голубыми кобальтовыми глазами. Не совсем, конечно, кобальтовыми, надо бы немного размыть…
— Ваш заказ, — опомнилась Саломия, молодой человек усмехнулся и посторонился, а она принялась расставлять бокалы на столике.
На широком диване расположилась девушка небесной красоты — они здесь все Саломие казались небожителями — и еще двое мужчин. Напротив два огромных монитора транслировали танцпол и стойку у бара.
—
— Тебе зачем, Ник? — ответил ему один из сидящих. — Ты со своим самоваром пришел.
Ник, наверное, Никита, значит девушка здесь с ним? У Саломии настроение упало на несколько градусов ниже, и она мысленно себя одернула. «Заканчивай быстрее и уходи. Ты тут точно лишняя».
— Да ничего, все одно и то же, — разве что не зевнул второй, — надо Саркиза набрать, пусть своих присылает. Хотя постой, беру свои слова обратно. Тебя как зовут, милая?
Саломия даже не сразу поняла, что это обращаются к ней, лихорадочно соображала, ей самой стоит разлить спиртное или лучше убраться поскорее, сами справятся? Поди разбери, кто тут что пьет, заказали они немало.
— Ты оглохла, красавица?
— Саломия, — она выпрямилась, скомкав салфетку.
*cara – дорогая (итал.)
**mia – моя (итал.)
***«’O sole mio» - («Мое солнце») неаполитанская песня, Эдуардо ди Капуа (музыка) и Джованни Капурро (текст), 1898г.
— Как? — удивился голубоглазый красавец Никита, подходя к своей девушке и так нежно проводя по ее волосам, что у Саломии внутри даже защемило от зависти. — Соломия?
— Саломея, — поправил тот, кого он назвал Димыч. Наверное, его звали Димой. — Ты тоже танцовщица?
— Нет, — коротко ответила. Может, все же стоит сменить имя? Второй приятель, видать, был туговат на ухо, потому как склонил голову на бок и посмотрел на нее таким липким взглядом, что ее передернуло. Будто руками по телу прошелся.
— Ну как же, разве ту танцовщицу, из-за которой Ирод казнил Предтечу, звали не Саломея?
Смотри, какие собрались образованные! Все трое смотрели на нее так, будто она лично обезглавила пророка, хотя Саломия, напротив, пророка почитала. А вот голову приятеля Никиты и Димыча отсекла бы собственноручно и без сожаления.
— Ее звали Саломея, а меня Саломия, — уточнять, в чем разница, она не стала, захотят, сами прочтут. Но тот, второй, не унимался.
— Станцуй нам, Саломея, — встал и подошел к ней совсем близко, его голос стал бархатно-тягучим, рука скользнула по груди, как бы случайно задев пуговицу на блузке, пуговица расстегнулась, и ее от омерзения передернуло.
— Не смейте прикасаться ко мне, — отступила к двери, но цепкие руки схватили ее за талию и дернули на себя. Она едва успела схватить бутылку и замахнуться.
— Ах ты… — руку зажало в тиски, пальцы онемели и выронили бутылку.
— Ты в своем уме, Олег? — ее схватили другие руки, оттащили от разъяренного Олега, а она только воздух хватала ртом от ужаса, а потом не выдержала и разрыдалась.
Прямо перед Саломией было тугое плечо, обтянутое мягкой тканью джемпера, довольно дорогой марки, кстати, и она едва удержалась, чтобы не уткнуться в него. Было горько и обидно, а особенно из-за того,
Но голубоглазый Никита уже отошел от Саломии, он утешал свою небесной красоты девушку, а та повисла на нем, будто это к ней приставал его отвратительный приятель, и Саломия заплакала еще горше.
Дальше все было как в тумане, конечно, ее сделали виноватой, Никита что-то там говорил в ее защиту, его девушка кривила губы, Олег орал и матерился, а Игнат без конца извинялся. А потом, когда Саломия уже собралась уходить, внезапно догнал и прижал к стенке черного хода.
— Ты куда собралась? Отрабатывать кто будет? Ты знаешь сколько стоит вино, что ты разбила? Плюс неустойка, это наши постоянные клиенты, они ушли из клуба из-за тебя, между прочим.
— Сколько? — она отворачивалась, чтобы не видеть его лица и не чувствовать дыхания, пропитанного сигаретным дымом и спиртным.
— Тысяча долларов. Есть еще способ со мной договориться, в моем кабинете, я заплачу за вино и закрою глаза на убытки…
— Лучше тысяча долларов, — оттолкнула Игната, содрогаясь от омерзения, и выскочила на улицу.
Ей было хорошо видно, как на освещенном пятачке парковки недавняя компания погружалась в машины, Саломия не слишком разбиралась в марках автомобилей, но то, что они все довольно дорогие, было ясно даже ей. Слезы снова полились из глаз, зачем она вообще совалась в этот клуб, где теперь взять ту тысячу? Бабушке и заикаться нельзя, инсульт ей точно обеспечен. Нужно одолжить у кого-то, только у кого? Что с ней не так, почему к ней клеятся всякие игнаты и олеги, а нормальные парни обходят стороной?
Она так и дошла пешком до самого дома, благо, испытаний даже для нее на сегодня было более чем достаточно. А такси теперь стало непозволительной роскошью, как впрочем и все остальное, за исключением воды и хлеба. Пока не отдаст долг.
Глава 2
Истекала неделя, данная Игнатом, а деньги Саломия так и не нашла. Завтра последний день, может быть, получится договориться об отсрочке, а сегодня она надеялась пристроить одну картину. Уже выходила из подъезда, когда увидела стрелку на колготках, прямо над коленкой, скорее всего, зацепила сумкой, когда закрывала замок и придавила дверь ногой.
Саломия тоскливо глянула на лестницу, затем на стрелку, возвращаться домой совсем не хотелось, проще снять их и выбросить. На улице сегодня тепло, не замерзнет, а как купит, уж найдет, где надеть. Но не снимать же их на лестничной площадке?
Ее взгляд упал на недостроенную кабинку для консьержа, которую их чрезвычайно энергичный председатель домового сообщества грозился закончить еще в прошлом месяце, а пока никто даже к отделочным работам не приступал. Зато дверь приделали. Саломия вошла внутрь, и хоть там было темно, все равно прикрыла дверь, быстро сняла колготки и торопливо сунула их в карман плаща. Надо будет выбросить в первую попавшуюся урну.