Я не твоя
Шрифт:
Мне хочется отдать ей всю нежность, весь мир к ее ногам. Если бы было нужно, я вытащил бы сердце и протянул ей.
Я люблю ее очень осторожно, медленно, словно каждым движением рассказывая, что чувствую. Пытаюсь понять, что чувствует она.
Прижимаюсь лбом к ее плоскому, впалому животику, представляя, что где-то там внутри бьется крохотное сердечко малыша, которого я уже невозможно люблю и жду. Которого не отдам. Не пропущу ни минуты из его жизни. Глажу губами ее кожу, спускаясь ниже.
Люблю ее всю. Люблю так, что в глазах закипает что-то, очень
– Тамерлан, - мне хочется навсегда запомнить, как она говорит это сейчас.
И снова взрыв сверхновой, и я слышу свой собственный крик, сливающийся с ее криком. И это настолько невероятно, что я не могу пошевелиться.
Закрыть глаза и умереть от счастья.
Опускаюсь рядом, накрывая ее губы своими.
– Люблю тебя, Светлячок…
Она смотрит на меня так, словно видит впервые, разглядывает, проводя пальчиком по животу, там, где шрам от пули, ведет выше, осторожно, словно боясь показать мне как ей нужно прикасаться ко мне.
– Знаешь, почему Килиманджаро?
– Почему?
– Одно время я искал как переводится слово Светлячок на разные языки. Так вот на суахили светлячок – Килиманджаро.
Она зарывается лицом мне в шею, всхлипывая.
– Милая, что ты?
– Ничего, просто… Я не знаю, как покажусь на глаза родителям Петроса, если они поймут, что мы с тобой…
Это больно.
Но я понимаю ее.
– Не бойся. Я постараюсь не показать ни словом, ни жестом, что мы… что между нами что-то есть.
– Они поймут.
Мне хочется сказать, что рано или поздно все и так узнают, но я вижу, что ее это ранит.
– Если хочешь, я не полечу с тобой. Просто отправлю тебя на бизнес-джете, и встречу в Москве, хочешь?
– Нет, это будет неправильно. Ты… ты не заслуживаешь этого.
Неужели это говорит Зоя?
– А чего я заслуживаю? – понимаю, что мой голос хрипит.
– Ты заслуживаешь любви. Но я… Я не уверена, что я смогу…
– Позволь мне просто быть рядом, прошу! Просто быть рядом!
О, если бы я знал, что просто быть рядом мне уже недостаточно!
Глава 44.
Кипр меня оглушил. Я не думала, что будет так. Буквально с момента, когда я увидела извилистый берег острова в иллюминаторе – меня накрыло.
Вспомнила, как мы летели из Италии, вместе с Петросом, это была наша первая поездка после рождения Косты, малышу был всего месяц, мы, конечно, взяли его с собой.
Чудесная Калабрия покорила обилием красок, какой-то удивительной живостью. Мы полетели всего на недельку, Петрос предложил это спонтанно, какой-то его приятель-отельер открывал новый комплекс апартаментов. Ближе к концу нашего небольшого отдыха я заметила, что Петрос как-то плохо выглядит, он отшучивался, говорил, что просто переутомился, что не стоило ему бегать по утрам – жара и влажность. Как будто у нас на Кипре не было влажности и жары…
Эта поездка была для нас последней.
С этого все и началось. Саркома. Проклятое слово.
Нет, лучше не думать о том,
Тем тяжелее смириться с болезнью моей дочери.
Смотрю на приближающийся берег, ставший родным. Хочется вернуться сюда, вернуться в наш дом, вернуться в счастливую жизнь с моим мужем.
Понимаю, что что-то не так, когда ко мне наклоняется мой спутник – Тамерлан.
– Зоя, что случилось? Тебе плохо?
Наверное, мне плохо, потому что я понимаю, что по моему лицу текут слезы.
Он смотрит на меня, и я физически ощущаю, как он внутренне замерзает от моего взгляда.
Он все понимает. Понимает, что я вспоминаю. И понимает, что эти воспоминания будут со мной всегда.
Именно поэтому я сказала ему вчера, что мы не сможем быть вместе.
Ему нужна другая женщина. Новая. Чистая. Светлая.
Без воспоминаний.
Такая, которая любила бы его, только его одного, без остатка. Без горечи.
И все-таки он опять переплетает свои пальцы с моими. Берет меня за подбородок, не давай отвернуться, осторожно приближает мое лицо к своему, аккуратно сцеловывая слезы. Молча.
Потому что слова не нужны.
Мне становится легче. Немного, но легче.
Нас встречает мой водитель, Димитрис. Он очень разговорчивый, болтает сразу на всех языках – на греческом, английском и русском.
Греческий я пыталась учить несмотря на то, что у меня никогда не было проблемы с языками, именно греческий стал камнем преткновения, и я решила просто не мучиться. Нет, я знала какие-то основные фразы, могла изъясниться, например, в магазине, в салоне красоты, в клинике. Но чтобы постоянно и хорошо говорить – увы. В семье на греческом говорили, конечно, отец и мама Петроса, сам Петрос родственники. Но при мне старались все-таки перейти на английский.
Мы едем в дом родителей Петроса, потому что мой сынок сейчас живет именно там, у них.
Встречают нас очень радушно, мама Петроса Светлана обнимает, прижимает к себе. Она всегда говорила, что нашла во мне дочь, которой у нее не было.
– Как ты, милая? И как там наш Светлячок?
Конечно, мы с ней обсуждали всю ситуацию. Когда я узнала, что именно мне потребуется, чтобы спасти нашу девочку, я пришла в первую очередь к ней. Светлана сама врач по образованию, мне необходимо было выслушать ее мнение и как врача, и как матери, матери, которая потеряла своего ребенка.
– Ты должна пойти на все, Зоя. Сама понимаешь меня. Когда жизнь твоего ребенка в твоих руках – о чем еще можно думать? Езжай в Москву, ищи этого мужчину. Объясни ему все. Думаю, он должен понять.
Я рассказывала ей свою историю с Тамерланом. И Тамерлана она знала – ведь гостиничным бизнесом наряду с Петросом занимались и его родители.
Сейчас она смотрит на Тамерлана с улыбкой, обнимая и его тоже.
– Добро пожаловать в семью, Тамерлан. Мы ведь знакомы с вами? Встречались в Греции, кажется? И здесь, кажется в Лимасоле.