Я не умру
Шрифт:
Я подошел к кровати, взял с тумбочки графин, налил воды в кубок и поднес его к губам Гуфрана. Благодарно кивнув, мастер принялся жадно пить. Я затаил дыхание, глядя, как задвигался его кадык. Взгляд, несмотря на все мои старания, всё равно падал на шрам, изуродовавший левую часть лица учителя. Глаз затянула молочная пелена, из-за грубого рубца губы искривились в противной полуулыбке. Я не мог поверить, что мастеру вообще можно было нанести рану. Тот всегда двигался быстрее любого воина, гладиус в его руках превращался в смертоносный вихрь.
А потом вспомнил,
Гуфран оторвался от кубка, благодарно кивнул. Несколько капель слетело с губ, повисли на подбородке.
– Спасибо, Ваше Высочество, вы так добры к человеку, который давно заслуживает смерти.
Я скривился, посмотрел на руки мастера. Вероотступники насквозь проткнули их в нескольких местах: длинные рубцы изгибались чуть выше локтя и кистей. Лезвие рассекло кости, словно бумагу. Врачеватель говорил, что, когда мастера нашли, то руки того держались на тонких ниточках кожи. Лишь благодаря мастерству старейшины Димира удалось срастить кости.
– Не говори глупостей, Гуфран. Ты сделал все, что смог, - сказал я и широко улыбнулся.
– Надо благодарить дагулов за твое спасение. После того, как расправимся с лжепророками, тебе придется учить боевому искусству палангаев и будущих кудбирионов.
Учитель с огромным трудом поднес дрожащие руки к глазам. Его покрасневшее лицо покрылось испариной.
– Я не могу двигать ими, Ваше Высочество. Боюсь, больше никогда не получится взять гладиус.
– Ловкость вернется, - сказал я как можно увереннее.
– Нужно лишь время. Через несколько месяцев ты будешь биться лучше меня.
Старейшина Димир не обещал, что кости правильно срастутся. Возможно, мастер навсегда останется калекой. Однако нельзя тому давать повод раскисать! В любом случае он столько знает о военном искусстве, сколько ни один человек в Мезармоуте. Тяжело вздохнув, я поднялся с кровати и принялся шагами мерять комнату.
Как только Гуфрана обнаружили живым возле ворот копателей, приказал его положить в моих покоях. Старейшина долго сопротивлялся, говорил что-то про возможную заразу, про невыносимые крики больного, но я настоял на своем. Главная комната прежней хозяйки дома просторная, места здесь хватит на десять человек. Все равно чувствую себя здесь одному некомфортно.
– Ваше Высочество, простите меня.
В здоровом глазе мастера заблестели слезы. Я с силой сжал кулаки. Больше всего не мог терпеть, когда Гуфран пытался объяснить причину своей неудачи. В эти секунды он выглядел как жалкий раб, а не искусный и храбрый боец.
– Давай не сейчас, - сказал я.
– Нам надо разобраться с книгами. Глава лжепророков говорил что-то про биографии Агенобарда и Грациана.
Учитель рукавом вытер влагу из глаз, тяжело вздохнул и часто закивал. После ранения он мало напоминал себя прежнего: слова с огромнейшим трудом выходили из него, словно ему приходилось делать неимоверные усилия, дабы заставить горло издавать звуки, взгляд потух. Жалкая копия себя. Большую часть дня мастер пялился в расписной потолок и наматывал сопли на кулак.
– Вы просто не видели, как сражаются лжепророки, - прошептал Гуфран.
– Они... они совершенны. Та девушка, что лишила меня глаза, увернулась от моего гладиуса с такой легкостью, словно я дитя!
В покоях повисла долгая тишина. Не говоря ни слова, я плюхнулся в кресло и в который раз оглядел свитки. Крылась ли среди них правда, как говорил Гектор? Или же предводитель вероотступников лгал? Но ведь он мог убить меня еще возле ворот в пещеры. Зачем сохранил жизнь? Неужели за всем стоит месть? С трудом в это верилось. Если лжепророки нападут на город, то я проиграю. Нет ни армии, ни преданных людей.
Я в ловушке. Загнан в угол как даген.
Рука сама потянулась к ближайшему свитку. Пергамент приятно зашуршал под пальцами, взгляд заскользил по древним венерандским буквам. Жизнеописание Валента Грациана. Человека, написавшего "Книгу Юзона" и "Эпос о Сципионе".
Я хмыкнул. История показалась излишне вычурной и ненатуральной. Валент родился в семье дворцового министра и дочери известного купца в восемьсот тридцатом году. Когда мальцу стукнуло семь, отец заметил, как быстро учился несмышленыш владеть мечом и легко придумывал свои приемы. И по моему приказу Валент становится самым юным служкой воинов. Уже в четырнадцать лет Грациан так мастерски владеет гладиусом, что на турнире проигрывает лишь мне.
Дальше пропускаю многочисленные описания заслуг Валента. Древние писари не скупились на похвалы. Дохожу до того момента, когда на Юменту нападают из земли монстры-черви Универса. Грациану двадцать два и у него уже собственная кудба. Неплохо для юнца. В перерывах между сражениями он умудряется написать небольшую историю про своего палангая Сципиона, спустившегося в сам Мират, дабы вернуть жену Антиклею. Позже один из старейшин переработает этот рассказ в "Начала" - первой прозаической песни "Эпоса".
Дохожу до самого интересного момента: в двадцать восемь лет Валент теряет руку и зрение после нападения монстра-червя. Придя в сознание, юный кудбирион заявляет, что с ним разговаривает сам бог смерти, Юзон. Слуги под диктовку Грациана пишут огромное произведение - "Книгу мертвых" или же "Книгу Юзона".
После окончания войны с подземными тварями Валент становится известным поэтом и живет в моем замке. В семьдесят лет пишет продолжение "Начала" - "Демортилион". Умирает в своей постели за два дня до моей первой гибели.
Я в замешательстве отложил свиток. Никаких связей с лжепророками не удалось найти. Надо будет перечитать "Эпос о Сципионе".
– Проклятье!
– Что случилось, Ваше Высочество?
– спросил Гуфран.
– Меня попросту водят за нос, мастер. В этих свитках ничего нет.
Учитель сказал осторожно:
– Может, вы упускаете что-то?
Вздохнув, я взял следующий свиток. Жизнеописание Мастарна Фертора. Пергамент рассыпался под пальцами, поэтому приходилось быть максимально осторожным. Удивительно, как удалось сохранить все эти рукописи за столько лет. Настоящий раритет.