Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ…
Шрифт:
– И тоже по этим всяким космическим делам? – продолжала интересоваться тетя Нюра.
Я попытался ей незаметно подмигнуть. Все это заметили, кроме тети.
– Нет, я строитель. А вы, значит, по космическим делам? – спросила она у меня.
– А вы не знали?! – удивилась тетя Нюра. – Ну, он вообще бука; в детстве, знаете ли, был такой же: стеснительный и молчаливый. Бывало, слова за весь день не дождешься.
– Вы про кого, про Юру говорите? – уточнила Лена спокойным тоном, чтобы не вызвать лишних подозрений.
– А
Никакие подмигивания уже не могли спасти меня. Накрывая на стол, тетя Нюра даже не смотрела в мою сторону.
– Я еще тогда говорила, – продолжала она, – что из него толк будет. Накаркала. Ишь ты! Что рожи корчишь-то? Ладно, ладно, молчу. – Она вышла на кухню.
«Кто больше представляет интерес для женщин, – думал я тогда, – мужчина с загадочным прошлым, большим будущим или разгаданным настоящим?»
– Так, значит, вы не безработный? Стеснительный и молчаливый? – не без иронии спросила Лена.
Я промолчал.
Если верить еще одной не менее глупой книжке, то, к сожалению, всем приличным молодым женщинам и девушкам нравятся мужчины с загадочным прошлым. А в мужчин с большим будущим влюбляются только женщины с сомнительным прошлым.
– Вы действительно скоро защищаетесь?
– Да. – Я попытался смутиться.
– И по какой специальности, если не секрет?
– Секрет.
Меня выручил дядя Коля – тем, что пришел с работы.
За столом пили наливку, чай, смотрели семейные фотографии, вспоминали былые времена и каким я был маленьким.
В гостиницу мы пошли дальней дорогой. Мимо реки. Река была черной. Только осколки льдин сверкали в лунном свете. Казалось, что к вечеру снова наступила зима. От реки дышало холодом. Зато снег лепился чертовски здорово! Раньше в кинофильмах я терпеть не мог сцен, в которых молодые люди гоняются друг за другом по берегу реки или, еще хуже, по березовой роще. А уж когда влюбленные начинали на экране играть в снежки, я просто всегда выходил из зала. Разве мог я когда-нибудь предположить, что сам буду этим заниматься? И что все это мне будет нравиться.
Впрочем, скорее всего, мне это нравилось потому, что от Лениной замкнутости и надменности не осталось ничего, кроме гордой походки, которая на скользкой дороге ее то и дело подводила. Она постоянно шлепалась. Шлепалась так смешно, как могут шлепаться только очень серьезные клоуны.
А потом мимо нас проехала телега. Я договорился с ее хозяином, и он согласился нас довезти до гостиницы без всякой мзды. Разгоряченные, мы сидели на телеге, болтали ногами и разговаривали о звездах, пришельцах, бесконечности, экстрасенсах и охране окружающей среды…
На ступеньках гостиницы остановились, и я показал на луну:
– Смотрите, завтра ветреный день будет!
– Откуда вы знаете?
– Видите, вокруг луны матовое пятно?
Она
– И вправду, странная луна, – сказала Лена. – А теперь пора по домам. Завтра к поезду рано вставать.
* * *
Как в самом низкопробном кинофильме, я бежал по дороге, лепил снежки и запускал ими в фонарные столбы. Если б это было в кино, на этом месте я бы точно вышел из зала.
Дядя с тетей пришли проводить нас. Автомат с улыбкой пробил третий в моей жизни прогул. Весеннее небо нахмурилось и перестало посылать на землю лучи хорошего настроения.
В первом тамбуре наверняка уже обеспокоены нашим отсутствием.
– Приезжайте еще, – сказала тетя, – будем рады.
Дядя Коля помахал нам, словно мы уезжали в свадебное путешествие.
Поезд оказался значительно лучше прежнего. Из окон почти не дуло. Наверно, поэтому он был туго набит пассажирами. В купе с нами ехала пожилая пара. Ехали издалека. Потому очень обрадовались новым собеседникам. Разговор завязывался сразу и обо всем. Говорили о погоде, летающих тарелках, бермудском треугольнике, пирамидах, евровидении и ценах на чешское пиво.
Когда все проблемы были решены, перед самой Москвой мы вышли с Леной передохнуть из купе в коридор. Чем ближе поезд подходил к Москве, тем более замкнутым становилось ее лицо. Москва обязывала.
– Ну вот и все! – сказала она, когда поезд пересек границу Москвы. – Смешная получилась командировка.
– Особенно для меня, – согласился я.
– Да, для вас особенно. Товарищ тунеядец… по космическим делам. Интересно, что вы скажете на работе?
– Скажу честно: очень интересный роман оказался!
Удивительно, из окон поезда никогда нельзя представить себе лицо города, в который въезжаешь. И в самых красивых городах поезд пробирается к вокзалу какими-то огородами, свалками, складами, о которых не имеешь понятия, даже если живешь в этом городе.
– Знаете, скоро мы уже приедем. – Лена вдруг повернулась ко мне и сказала мягко и серьезно, положив руку мне на плечо: – Мне хочется вам сказать, Юра, что тогда в нашем, как вы говорите, первом тамбуре, вы сначала очень раздражали меня своей самоуверенностью. Потом, в метро, начали забавлять. В поезде я к вам уже привыкла. А сейчас мне жаль, что моя командировка кончилась.
– И мне жаль, – честно сказал я. – Тем более после ваших слов.
Я признался ей, что уже два года, читая книжки, представляю ее героиней, а себя – героем.
Она даже улыбнулась от этого признания. Наверно, представила меня Печориным или Онегиным, последним из Могикан. Хотя ни на одну из этих ролей я не гожусь. Разве что на роль Акакия Акакиевича.
* * *
А потом была Москва. Шумная, деловая, с цветами, встречающими… Мы, словно два аквалангиста, надышавшиеся кислородом и налюбовавшиеся красотами тихого подводного мира, вынырнули на городском пляже.