Я обвиняю!
Шрифт:
Галан любил работать именно здесь, за небольшим столиком, видя перед собой широкое окно и повернувшись спиной к двери, выходившей в прихожую.
Галан взял сделанные накануне от руки наброски и стал печатать заказанную ему газетами «Известия» и «Львовская правда» статью к десятилетию провозглашения на землях Западной Украины Советской власти.
Вместе с бумагами на столе лежала книжечка Ярослава Галана «Фронт в эфире», изданная в 1943 году па украинском языке в Москве, в ту пору, когда Галан был радиокомментатором радиостанции имени Тараса Шевченко, вещавшей на оккупированную гитлеровцами Украину. В этой книжке были собраны его боевые памфлеты военных лет.
Галан писал
Вспоминая соратников и борцов за освобождение Западной Украины, он называл имена Ивана Франко и безработного поляка Владислава Козака, убитого панской полицией весной 1936 года.
«По-новому определились человеческие судьбы, — писал Ярослав Галан. — В 1930 году в луцкой тюремной больнице лежал человек, дни которого, казалось, были сочтены. Ему пришлось пережить все ужасы полицейских пыток, самых изощрённых и самых омерзительных. Палачей отнюдь не смущало то обстоятельство, что жертвой их издевательств был известный Львовский литератор и публицист Кузьма Пелехатый. Избиваемый принадлежал к народу, объявленному вне закона, а популярность этого человека и мужество его только усиливали бешенство мучителей. Арестованный не поддавался угрозам, пытки не сломили его волю, поэтому арестованный должен был умереть. Но могучая натура победила, Кузьма Пелехатый остался тогда в живых. Страдания только закалили его, и он ни на один день не переставал быть собою — до последнего удара своего пламенного сердца оставался честным, отважным борцом за освобождение своего народа…»
То, что написал Ярослав Галан о своём друге депутате Верховного Совета СССР Кузьме Николаевиче Пелехатом, удивительно совпадало со всем тем, что можно было сказать и о самом Галане. И не знал Ярослав Галан в тот последний осенний день своей жизни, что фамилия Пелехатого значилась в «чёрных списках» людей, подлежащих уничтожению, которые хранил в своём подпольном бункере Роман Щепанский. Уже был подобран террорист для уничтожения Пелехатого — сын униатского священника Богдан Ощипко. Только простая случайность спасла Кузьму Николаевича от бандитской пули.
Среди имён борцов за свободу Западной Украины Галан назвал имя доблестной комсомолки Марии Ких, радистки-партизанки отряда, которым командовал полковник Дмитрий Медведев.
Галан рассказал о трудовом подвиге колхозницы села Скоморохи Ульяны Баштык, спасавшей в годы оккупации вдову и детей погибшего начальника 13-й пограничной заставы Алексея Лопатина.
Работалось хорошо. Галан набрасывал заключительные строки очерка — его лебединой песни: «…исход битвы в западноукраинских областях решён, но битва продолжается. На этот раз — битва за урожай, за досрочное выполнение производственных планов, за дальнейший подъём культуры и науки. Трудности есть, иногда большие: много всякой швали путается ещё под ногами. Однако жизнь, чудесная советская жизнь победоносно шагает вперёд и рождает новые песни, новые легенды, в которых и львы и боевая слава будут символизировать только одно: величие освобождённого человека…»
В прихожей раздался звонок.
Из кухни к двери подошла домашняя работница Евстафия Довгун и спросила:
— Кто там?
— Мы до писателя! Он дома?
Услышав знакомый голос Лукашевича, Довгун открыла дверь.
— Писатель дома? — переспросил Лукашевич.
— Дома, дома, заходите! — сказала Довгун, пропуская Лукашевича и Стахура в прихожую.
Открылась дверь комнаты, в которой работал писатель, и на пороге её появился Галан в серой полосатой пижаме и в комнатных туфлях на войлочной подошве. Радостный оттого, что заказанный ему очерк закончен, узнавая Лукашевича, Галан сказал приветливо:
— А, это вы, хлопцы? Заходьте…
Посетители вошли, и Лукашевич сел на предложенный ему стул справа от писателя, а Стахур намеренно задержался сзади.
— Снова неприятности у нас в институте, — поспешно заговорил Илларий Лукашевич.
— Какие именно? — спросил Галан и задумался.
Лукашевич подмигнул Стахуру. По этому сигналу тот мгновенно выхватил из-за пояса топор и лезвием стал наносить один за другим удары по голове писателя. Сразу же, потеряв сознание, Галан упал со стула на пол.
В это время Довгун начала уборку в кабинете Галана— Илларий Лукашевич бросился туда. «Ко мне с пистолетом в руках подбежал Лукашевич, — показала на суде Евстафия Довгун, — и приказал молчать, отвёл меня от окна к дивану, стоявшему возле печки. (Тем временем Стахур, убедившись, что Галан убит, швырнул на пол окровавленный топор, снял с себя окровавленный плащ и тоже бросил его на пол. — В.Б.). Вслед за Лукашевичем в кабинет вбежал Стахур. Лукашевич спросил у меня, нет ли в доме верёвки? Я ответила, что верёвки нет. Тогда Стахур оторвал от телефонного аппарата шнур, которым они связали мне ноги и отведённые назад руки. Затем Лукашевич нашёл на диване носок жены Галана и закрыл мне этим носком рот и тоже завязал его шнуром. Стахур, держа в одной руке пистолет, помогал Лукашевичу. Помню, Лукашевич открыл ящик письменного стола, на котором стоял телефонный аппарат, порылся и что-то оттуда взял.
Когда мне завязывали рот, у двери кто-то позвонил. Лукашевич и Стахур насторожились. Они начали торопиться. Когда они уже собрались, Лукашевич строго меня предупредил, чтобы я не кричала и в течение часа из квартиры не выходила и никому о них не говорила, иначе буду убита. Как только они ушли, я начала ворочаться, двигать ногами. Мне удалось освободить от шнура ноги, снять с головы шнур и вынуть изо рта носок. Выбежав из комнаты в переднюю, через открытую дверь, ведущую в рабочий кабинет писателя, я увидела там лежащего на полу окровавленного Галана. После этого я выбежала в коридор и, спускаясь вниз по лестнице, начала кричать…»
…Таковы факты страшного злодеяния — убийства писателя-коммуниста Ярослава Галана, вскрытые во время следствия и судебных заседаний. Но прежде чем были вскрыты факты, прежде чем были найдены главные виновники злодеяния, понадобились многие месяцы напряжённой филигранной, удивительно сложной работы органов государственной безопасности. В результате их усилий был вскрыт лик изуверского мира, в единоборство с которым ещё в двадцатые годы смело вступил писатель Ярослав Александрович Галан…
…Выполнив своё чёрное дело, Илларий Лукашевич и Михаил Стахур направились в пригородное село Гряды, в дом священника (!) Ярослава Левицкого. Выбор убежища был не случаен. Жена священника, Галина Модестовна Левицкая — родная сестра Дениса Лукашевича. «Левицкие являются моими близкими родственниками, и поэтому я считал, они не выдадут меня и Стахура органам Советской власти», — заявил Илларий Лукашевич на следствии и подтвердил это на суде.
Но не только тесное переплетение родственных связей сыграло свою роль в первом маршруте убийц после совершённого ими злодеяния. «Мне известно, что Галина Левицкая является националисткой. Приезжая к нам, в Сороки Львовские, она неоднократно заявляла, что скоро начнётся война между Америкой и Советским Союзом, и называла даже числа начала войны. Левицкая ждала этой войны…» И это свидетельство Иллария Лукашевича на суде также характеризовало настроения того реакционного окружения, в котором он воспитывался.