Я обвиняю!
Шрифт:
«После того как Илларий рассказал мне, что он участвовал в убийстве писателя, — показала Левицкая, — я, действительно, предложила ему пойти на исповедь в церковь, но он сделать этого не захотел…» Спустя некоторое время в дом вошёл священник Ярослав Левицкий. Супруга сообщила ему шёпотом, что Илларий во Львове совершил убийство и пришёл со своим напарником в Гряды — переночевать в приходстве, чтобы укрыться от преследования. «Муж мой, священник Ярослав Левицкий, — заявила попадья на следствии и на суде, — сказал, что против укрытия. Иллария Лукашевича и прибывшего с ним сообщника не возражает…»
Днём 25 октября 1949 года Илларий навестил отца в селе Сороки Львовские.
— Ну как?
Илларий Лукашевич, озираясь по сторонам, доложил:
— Всё в порядке! Галана больше нет… Ещё вчера, до полудня…
— Кто убивал? — деловито спросил Щепанский.
— Сперва дал он! — показывая на Михаила Стаху-ра, прошептал Лукашевич. — Как было условлено — из-за спины. Так дал, что кровь до потолка брызнула…
— А ночевали где?
— У отца Левицкого, — ответил Михаил Стахур, — в Грядах…
— Вот это забрали у писателя в столе, — Лукашевич протянул Щепанскому завёрнутые в платок металлические предметы.
— Что это? — осведомился Щепанский.
— Медали. Партизанские… И орден.
— Ну, добре, хлопцы! — пожимая руки убийцам, сказал Щепанский. — Я доложу о вас наверх. Слава о вас до закордону дойдёт. До Мюнхена и далее. Тебя, Стефко, я беру в свою «боювку». То было твоё последнее испытание. А ты, Славко, дай мне пистолет и гранату. Пока они тебе не понадобятся. Давайте сядем. Поговорим, что будем делать дальше…
…После встречи со Щепанским Илларий Лукашевич появился во Львове, чтобы заметать следы. Встретил брата Мирона. «…Подразумевая, что из газет брат знает об убийстве Галана, — признавался Илларий Лукашевич во время судебного заседания, — я сказал Мирону, что в таком случае он должен понимать, где я был. И тут же я прямо рассказал Мирону, что я убивал Ярослава Галана. Следует сказать, что и сам Мирон, как и показывал ранее, тоже был причастен к этому, и потому моё участие в убийстве Ярослава Галана не должно было быть для брата новостью». Зная, что тётка Мария уже осведомлена о его причастности к убийству Галана, Илларий просит её через сослуживцев по медицинскому институту положить его в клинику, оформив документы об этом задним числом. Мария Лукашевич охотно соглашается пойти на подлог и устроить племяннику фальшивое алиби.
«В обсуждении этого вопроса, — заявил на суде Илларий Лукашевич, — принимали участие мои братья Мирон и Александр, согласившись помочь мне лечь в клинику.
Утром 27 октября мы встретились с братьями в условленном месте и пошли на работу к тётке Марии, во Львовский медицинский институт, чтобы устроиться в клинику. Мы надеялись замаскировать моё участие в преступлении. Меня направили к врачу, но после осмотра врач заявил, что я здоров и класть меня в клинику незачем. После приёма я вышел из помещения клиники, сел на скамейку в садике, расположенном против здания клиники, и на этом месте был арестован…»
Немедленно в село Сороки Львовские мчится из Львова домработница Марии Лукашевич Анна Майданек и сообщает священнику отцу Денису, что его сыновья арестованы. Она рассказывает, что следственные работники, производившие обыск в их квартире на Ризьбярской, тщательно осмотрели одежду Иллария.
Денис Лукашевич бледнеет. «Ведь на брюках, которые оставил Илларий, переодевшись дома 25 октября, могут быть следы крови», — думает старый униат. И приказывает своей Софии немедленно отнести эти брюки жене псаломщика Михаила Дуды, чтобы та их выстирала и спрятала у себя. «Предполагая, что в связи с арестом сыновей, — признаётся отец Денис позже, — и меня также могут арестовать, я лично передал своему псаломщику Михаилу Дуде на хранение охотничье ружьё и различные фотографии семьи и сыновей, с тем чтобы псаломщик сохранил всё это. Помимо того я уничтожил всю антисоветскую националистическую литературу, которая хранилась у меня дома…»
…Дело Иллария Лукашевича и его сообщников слушал Военный трибунал Прикарпатского военного округа 3 и 4 января 1951 года. На судебном заседании был зачитан акт, подписанный областным судебно-медицинским экспертом профессором, доктором наук Василием Цыпковским: «Смерть Ярослава Галана наступила от одиннадцати рубленых ран головы, сопровождающихся нарушением целостности костей черепа и повреждением правого большого полушария мозга и мозжечка.
Повреждения головы сопровождались обильными наружными кровотечениями.
Десять из указанных ран, каждая в отдельности, являлись смертельными, и лишь одна рана в области левого теменного бугра захватывала только мягкие ткани…
Удары убийц были нанесены Галану сзади…
…Смерть насильственная — убийство…»
И, несмотря на всю очевидность состава преступления, весь ужасающий смысл которого раскрывается даже в одном этом лаконичном документе, трибуналу предстояло в течение двух дней, соблюдая строгое советское законодательство, вновь и вновь выяснять дополнительные подробности и подтверждать мате-, риалы следствия.
Обвиняемые полностью признали свою вину. Так, в частности, на суде подсудимый Илларий Лукашевич показал: «Да, я считаю себя убийцей Ярослава Галана. Во время бесед со мною бандиты говорили, что Галана нужно убить потому, что он в прессе выступает против греко-католической церкви, на Нюрнбергском процессе требовал выдачи Степана Бандеры и суда над ним, что вообще оуновское подполье имеет давние враждебные счёты с Галаном. По существу, подготовкой убийства занимались и мои братья Александр и Миром. Они были согласны с этим решением оуновского подполья… 4 октября 1949 года задание убить Галана мне давал вместе с Щепанским бандит Евген, являвшийся более старшим руководителем, чем Щепанский…
Отец мой также является националистом, — признался далее Илларий Лукашевич. — Зимой 1947 года в его доме собирались Щепанский, Семко, Орест. Всего в доме отца было три их сходки. Всех их отец знал лично. О своих оуновских делах мы говорили при отце не скрываясь, так как он был посвящён в них…
Идя на убийство Галана, я взял гранату и пистолет для того, чтобы в случае преследования бросить гранату в преследующих, иметь возможность убить их и скрыться…»
Подобные признания сделали суду и два других брата Иллария. В частности, Александр Лукашевич заявил суду Военного трибунала: «…ещё летом 1948 года через моего брата Мирона Щепанский дал мне задание собрать сведения о Гаврииле Костельнике и других интересующих подполье лицах. Я должен был узнать их адреса, образ жизни, кто когда работает, когда бывает дома, где ездит и т. п. Я собрал, какие мог, сведения и в письменном виде передал их через брата Иллария в августе 1948 года Щепан-скому».