Я очень хочу жить: Мой личный опыт
Шрифт:
А еще моя подруга невероятная, я бы сказала, патологическая чистюля. Однажды ее муж Сережа увидел, что она, вооружившись отверткой, возится у розеток.
– Чем ты занимаешься? – удивился Сергей Петрович.
И услышал в ответ:
– Хочу протереть изнутри, в них, наверное, полно пыли.
У Маши Трубиной среди предков явно был енот-полоскун – она постоянно стирает, моет, пылесосит. Ни ребенка, ни мужа Маша не выпустит на улицу в мятых брюках или несвежей рубашке. Теперь же к одежде Сергея Петровича и Кирюши прибавились платьица
– Замечательное лето выдалось в нынешнем году.
И Трубина выполнила мою просьбу – несмотря на все уговоры моей дочки отвезти ее в больницу, она отвечала:
– Только не сегодня, там карантин. Ты же не хочешь принести маме грипп?
Сначала Манюня верила ей, но потом вдруг засомневалась и один раз воскликнула:
– Мне нельзя, а тебе, получается, можно? Сама-то собралась и сумку с едой сложила!
– В отделение никого не пускают, – лихо солгала Трубина, – я договорилась с медсестрой, та передачи от меня в палату приносит.
До сих пор не понимаю, как подружке удавалось врать с невинным видом. Она не способна лгать. Но ради меня поступилась принципами и ловко обманывала Манюню.
Мне не хотелось видеть в клинике и старших детей. Им я сказала честно:
– Мальчики, я выгляжу не лучшим образом, давайте обойдемся без визитов.
Представляете мое удивление, когда вскоре после третьей операции в палате материализовался Дима и предложил:
– Пошли, пройдемся. Погода супер. Могу вывезти тебя во двор в инвалидной коляске.
Я отказалась садиться в кресло на колесиках, оперлась на его руку и, звякая банкой, потащилась на улицу.
Мы прошли метров сто и наткнулись на Игоря Анатольевича. Тот шутливо погрозил мне пальцем:
– Ох, Агриппина Аркадьевна, только из реанимации вышли, а уже с молодым человеком роман крутите.
Я хихикнула:
– Точно. Нельзя же терять квалификацию!
Димка внезапно обиделся. Он то ли не понял, что врач шутит, то ли решил, что смеяться вовсе не над чем, и сердито заявил:
– Вы с ума сошли! Это же моя мама!
И тут я зарыдала. Игорь Анатольевич, перепугавшись, побежал в корпус за инвалидным креслом, Димка доволок меня до скамейки, усадил и сурово спросил:
– Отчего у нас истерика?
Я молча лила слезы. Отчего истерика? Да от умиления! Димка всегда называл меня Груней, а тут…
С того памятного дня Дима перестал величать меня по имени, я стала просто мамой, мамусечкой, мамулечкой, мамуленцией.
Сейчас Рита, жена Димы, обращается ко мне точно так же, а для их детей, Насти и Арины, я бабушка. Арина пока совсем крошечная, а Настюша знает, что у нас с ее папой общей крови нет, но девочку это обстоятельство не смущает. Один раз, усевшись ко мне на колени, она стала рассуждать:
– Мамы случаются разные, бывают и запасные. Не свои, но как свои, даже лучше. И когда эти
Настя у нас обожает философствовать…
Я знала, что у меня хорошие подруги, понимала, что Дима стал родным ребенком, но только заболев раком груди, в полной мере я осознала, какие прекрасные у меня друзья, чудные дети и замечательный муж.
Как-то раз, прогуливаясь по коридору клиники, я натолкнулась на заплаканную Олесю из соседней палаты.
– У тебя плохие анализы? – испугалась я.
– Со здоровьем порядок, – угрюмо ответила она, – от меня муж ушел.
Я от растерянности ляпнула:
– Как?
– Ногами, – буркнула Олеся. – Сегодня утром явился и сообщил: «Подаю на развод».
– Нашел время! – возмутилась я. – Ну, ругались вы, так все скандалят. Не плачь, он одумается, извиняться прибежит.
– Нет, не прибежит, – горько вздохнула Олеся. – И до моей операции мы не выясняли отношений, жили мирно. Я его не пилила, вели хозяйство, двух детей родила. Думала, у нас нормальная семья, муж меня любит. Пусть не так, как десять лет назад, страсть поутихла, но есть взаимопонимание и уважение. Здорово я ошибалась! Знаешь, что муженек заявил? Я теперь не женщина, ему со мной спать в одной постели противно, он не собирается сидеть около урода, найдет себе целую бабу, с грудью.
– А если и она заболеет? – оторопела я.
Олеся пожала плечами.
– Значит, он и ее вышвырнет.
В тот момент у меня не нашлось слов. Я вернулась в палату, вошла в ванную, задрала кофточку и уставилась на свое отражение. Ну да, красавицей меня, конечно, не назвать, но и на урода я совсем не похожа. Впервые в голове зародилась мысль – а как отнесется к слегка урезанной жене мой Александр Иванович? До сих пор я как-то не задумывалась на эту тему, но произошедшее с Олесей внесло в душу смятение.
И, дождавшись прихода мужа, я задала ему прямой вопрос:
– Я похожа на женщину?
– Мужчиной тебя назвать никак нельзя, – ответил Александр Иванович. – Поскольку на Земле существует лишь два пола, то ты женщина. А что, есть сомнения?
Я рассказала про Олесю.
Муж спокойно выслушал мою сбивчивую речь и сказал:
– Количество отрезанных от тебя частей никоим образом не влияет на целостность твоей личности. Если от Грушеньки останется одно ухо, я буду с ним жить счастливо.
Я зашмыгала носом, Александр Иванович погладил меня по плечу.
– А что, ухо – прекрасный вариант. Наконец-то обрету жену, которая будет меня внимательно слушать, не станет постоянно перебивать и высказывать свое, единственно правильное мнение. Вот если домой вернется один твой язык, мне придется туго. И совсем катастрофа, если из больницы придут лишь ноги, я разорюсь на колготках и обуви.
Больше мы эту тему не поднимали. Но ко мне и сейчас часто обращаются женщины с вопросом: