Я очень хочу жить: Мой личный опыт
Шрифт:
Оксана засмеялась.
– Ничего ты не понимаешь, дурочка! Если доктора в момент операции обсуждают ситуацию с пациентом, значит, дело плохо. А когда говорят про огурчики-котлетки, рассказывают о том, как провели отпуск, да жалуются на свекровь-невестку, все идет по плану. Руки сами шьют, нитки завязывают. Просто чудесно, что они количество соли и специй обсуждали, значит, ни малейших сложностей не было. Поменьше увлекайся медицинскими сериалами, никакой правды в них нет. А как они супчик-то варят?
Овариэктомию мне делали под общим наркозом,
А сейчас – о другом. Не знаю, кто и по какой причине распространяет в Интернете ложную информацию о невероятной болезненности операции под названием «радикальная мастэктомия». Может, это ближайшие родственники паникерши Ирины Львовны стараются? Она-то обожала рассказывать о горе трупов, которую сама видела в подвале больницы. Или женщин запугивает родная сестра Гали, той самой, вещавшей, как на нас испытывают лекарства от СПИДа?
Саму операцию по удалению груди вы не запомните, заснете в операционной, проснетесь в палате реанимации. Шов будет заклеен, от него к стеклянной банке потянется резиновая трубка. Это дренаж, грубо говоря, вывод ненужной вам жидкости. Он не мешает, боли не причиняет. Захотите пойти погулять, сунете банку в карман халата – и вперед. После операции вам будут давать разные лекарства. Поверьте, никаких мучений вы не почувствуете. Будет слабость, может кружиться голова, в течение дня многократно захочется спать, но это все. Поймите, никто из врачей не желает причинить пациенту страданий.
Перевязки тоже не приносят неприятных ощущений. Доктор просто аккуратно снимет наклейку, обработает шов сверху лекарством, снова закроет его специальным пластырем, и гуляйте спокойно. Не надо читать в Сети рассказы о «непереносимых муках послеоперационного периода» и слушать речи тех, кто кликушествует в коридорах больницы.
Хотя я совершила-таки распространенную ошибку – сидя в очереди на перевязку, пообщалась с симпатичной женщиной Мариной. Та, взглянув на меня, спросила:
– В первый раз?
– Да, – кивнула я.
– Ой, бедненькая, несчастненькая, ой, плохо тебе придется… – запричитала Марина. – Ой, терпеть нельзя, словно топором рубят…
– Следующая, – сказала медсестра, выглядывая в коридор.
Марина встала, сгорбилась, одной рукой прикрыла глаза, вторую прижала к груди и вошла в кабинет, шепча:
– Господи, помоги рабе твоей не умереть от мук…
Через секунду из-за закрытой двери понесся вопль.
Я убежала в палату с желанием забиться под кровать и ни за какие пряники не вылезать до того момента, как Грошев уйдет домой. Я очень боюсь боли, не умею ее терпеть, меня нельзя брать в партизаны. Если враги, желая узнать, где прячется отряд, просто покажут мне иголку, я тут же выдам, куда спрятались народные мстители. Ну, не Муций Сцевола я, совсем не он! [1]
1
Муций Сцевола – легендарный герой римлян. Был схвачен врагами и продемонстрировал им свою неустрашимость, положив руку в огонь.
Слава богу, мне хватило ума не залезать под койку. Я легла под одеяло и старательно засопела, прикидываясь крепко спящей. Я знала: персонал никогда не тревожит больного, если тот дремлет. Но на сей раз вышло иначе.
– Агриппиночка Аркадьевна, – пропел хорошо знакомый голос медсестры Светы, – ау! Пора на перевязочку!
Я продолжала изображать глубокий сон. Но Светлана решительно потрясла меня за плечо.
– Вставайте, нужно обработать шов.
Делать нечего, пришлось сползать с постели. Направляясь на экзекуцию, я прихватила с тумбочки кусок лимона, зажала его в кулаке и села на кушетку, не выпуская ломтик.
Пока Игорь Анатольевич мыл руки, Света подошла ко мне и сказала:
– Лучше расслабиться. Ну-ка, разожмите кулачки! А то кажется, что вы доктора нокаутировать собрались.
Пришлось подчиниться.
– Зачем вам лимон? – изумилась Светлана.
Я покосилась на Грошева, который взял полотенце, и зашептала:
– Марина из девятой палаты здесь так кричала! А я очень боюсь боли, могу упасть в обморок. Вот и придумала, чтобы не лишиться чувств от мучений, засунуть в рот дольку лимона. Фрукт очень кислый, от его вкуса я не потеряю сознания.
Брови Светы поползли вверх. Она тут же наябедничала:
– Игорь Анатольевич! Донцова хочет во время перевязки лимон жевать.
– Если ей так удобнее, то пожалуйста, – неконфликтно согласился Грошев, – мне ни лимоны, ни апельсины, ни свекла с брюквой не помешают. Ну-ка, поглядим, что тут у нас…
Врач приблизился к кушетке, я живо запихнула в рот ломтик и замерла. Едкий сок потек в горло, я закашлялась, лимон вылетел наружу и попал прямо на грудь Игорю Анатольевичу. Грошев скосил глаза, аккуратно снял желтый кружочек, выбросил его в мусор, отправил туда же сдернутые перчатки и опять пошел мыть руки. Мне стало неловко.
– Простите, пожалуйста! Я не нарочно!
– Все бывает, – мирно произнес Грошев, обладавший поистине ангельским терпением. – Светлана, дайте Агриппине Аркадьевне воды и ваших волшебных капелек. Полагаю, они помогут лучше лимона. С ним пациентка потом чайку в палате попьет. А я пока посмотрю, что там наша Марина Степановна поделывает.
Игорь Анатольевич открыл боковую дверь и исчез в соседнем кабинете. Светлана поднесла мне мерный стаканчик с темно-коричневой жидкостью.
– Пейте, не кусается, – весело произнесла она. – Боитесь перевязки? Совершенно зря…
Договорить Света не успела, из расположенной рядом комнаты донесся нечеловеческий вопль. Я уронила пластиковый стакан и затряслась.
– Вот уж свалилось на голову доктора несчастье, – сердито произнесла медсестра. – Остановиться не может!
– Ей очень больно, – пролепетала я.
Света поманила меня пальцем.
– А вы в дырочку гляньте!
– И правда можно посмотреть, что делает Грошев? – на всякий случай уточнила я, слезая с кушетки.
– Вообще-то нельзя, но вам сейчас необходимо, – заявила Света.