Я очень хочу жить: Мой личный опыт
Шрифт:
– Мне не будет больно? – завела я.
– Нет, – пообещал врач, – вас погрузят в наркоз.
– А если его дадут меньше, чем надо? – забеспокоилась я.
– Это невозможно, – терпеливо ответил анестезиолог.
– Ну, вдруг, – не успокаивалась я, – в целях экономии введут не всю ампулу, а половину?
Доктор достал из кармана очки и посадил их на нос.
– Агриппина Аркадьевна! Если вам станет больно, вы будете лежать тихо?
– Конечно, нет, начну вертеться и заору так, что потолок рухнет, –
Анестезиолог поднял указательный палец.
– Вот! И хирурги мне голову оторвут. Как им работать в таких условиях? Двое вас держат, третий зашивает? Исключительно ради удобства своих коллег, чтобы сохранить с ними хорошие отношения, я загружаю пациентов препаратами по полной программе. Совершенно не хочу ссориться с Игорем Анатольевичем.
Женщины в палате захихикали. Но я восприняла слова доктора всерьез и слегка успокоилась. Ну да, зачем Грошеву на столе отбивающаяся от него пациентка? Ясное дело, я буду крепко спать. И тут же появился новый вопрос:
– Я проснусь после операции? Не умру во время нее?
– Естественно, нет! – уверенно ответил главный по наркозу.
– Почему вы так считаете? – наседала я.
До сих пор не понимаю, как можно быть таким терпеливым с женщиной, которая несет глупости? А врач и не подумал выйти из себя. Он снял очки, вернул их в карман и произнес:
– Есть много причин. Первая: в случае летального исхода на столе нас очень ругают, лишают премии, а впереди отпуск…
Мои сопалатницы захохотали в голос, даже мне стало смешно. Анестезиолог улыбнулся.
– Вас здесь пять человек. Четверо уже прошли через операцию и, по-моему, в момент моего прихода спешно спрятали в тумбочки не очень полезные для них пирожные. В соседней палате большинство женщин тоже встали на ноги. Далее. Оперблок у нас в конце коридора, наверное, вы видели, как Игорь Анатольевич и другие хирурги оттуда каждый день выходят. Не слышали, о чем они говорят?
Я напрягла память. Действительно, вчера я гуляла по галерее и приметила, как из большой двери, над которой прикреплено предупреждение: «Посторонним вход запрещен», показалась группа мужчин и женщин в голубых «пижамах».
– Сделала бы ты, Надя, нам кофейку! – попросил один из врачей медсестру.
– И пошарь у Зинаиды в закромах, – добавил другой, – она точно пирожки с вареньем заныкала.
Я замерла на кровати. М-да, навряд ли хирурги, у которых на столе скончалась пациентка, стали бы мечтать о пирогах…
– Наверное, я выглядела полной дурой, – вздохнула я, когда врач ушел.
– Не переживай, – сказала лежащая у окна Наташа, – все больные такие. Как вспомню, чего сама натворила, так стыдно Игорю Анатольевичу в глаза смотреть.
– А что ты сделала? – поинтересовалась я.
Наташа скривилась и промолчала.
– Сейчас расскажу, – подала голос с другой кровати Раиса Николаевна. – Натка переобщалась с бабой Аней. Видела ее?
– Старушка, которая всем рассказывает, что отсюда живыми не уходят? – поежилась я. – Она ко мне в первый день подошла и завела рассказ про то, как в отделении «люди мухами мрут, а врачи трупы прячут». Жуткая бабулька!
– Нет, – захихикала Раиса, – это Ирина Львовна. Она еще причитает: «Ох, как мне тебя жалко! Нам-то, пенсионеркам, хорошо, дожили до семидесяти пяти, уже пора на тот свет убираться, а ты… Молодая, и умрешь! Ай-ай-ай!»
– Еще есть Галя из двести семнадцатой, – подхватила тихая Зиночка. – Ей сорок лет, а глупая! Бродит по палатам, говорит: «На нас ставят опыты. Все равно помрем, рак не лечат. Вот правительство и написало секретный указ, пробовать на онкологических больных разные таблетки от СПИДа. Я свои лекарства не ем, в окно выбрасываю, и вы так же поступайте».
– Нелогично тестировать средства от иммунодефицита на больных раком груди, – сказала я. – Похоже, Галя сумасшедшая.
– К ней психиатр приходил, – уточнила Зина, – сказал, нормальная.
– Верится с трудом, – хмыкнула Наташа.
Раечка села и подоткнула под спину подушку.
– А баба Аня бегает в розовом халате с перьями, ее ни с кем не спутаешь. Очень она любит вещать о врачебных ошибках, так и сыплет историями о том, как доктора одному человеку вместо больной почки удалили печень, а другому хотели отрезать ухо и убрали нос. Наташка с ней за сутки до операции в лесу гуляла, ну и прониклась старухиной мудростью. Пошла Натуся вечером в туалет да застряла там, вышла с загадочным видом.
– Мы ее спросили, – перебила Зиночка, – чего так долго, а она в ответ: «Вам показалось, я умывалась, как обычно».
– На следующий день Арина Геннадиевна, операционная медсестра, не выдержала и рассказала вот что, – продолжала повествование Рая. – Легла наша Натуська на стол, а у нее на правой груди ярко так зеленкой написано: «Это здоровая».
– Чтобы Игорь Анатольевич не ошибся, не отрезал, чего не следует, – довершила Зина и захохотала.
Я тоже рассмеялась, но тут же осеклась. Сама-то хороша, задала анестезиологу кучу глупых вопросов.
– Да ну вас, – незлобливо отмахнулась Ната, – лучше вспомните про хор. Недавно Грошев оперировал женщину. А муж той где-то вычитал, что звуки музыки убивают в воздухе микробы, притащил синтезатор, установил в холле и начал петь.
– Говорят, зимой сюда шаман с бубном приходил, его кто-то из родственников больного пригласил, – добавила Наташа. – Его внутрь не впустили, очень уж грязный был и бахилы надевать отказался. Во дворе мужик шаманил, плясал и в бубен бил.
– Чего только народ не придумает, – протянула Раечка. – Еще здесь многие ходят с иконами.