Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Двести тридцатый, подхватывайте его на выходе…
– Не слышу, где вы? Где вас ждать?
– Двести тридцатый, принимай его на выходе из зала…
– Не слышу тебя…
– Твою мать, где же он? – выругался один из разведчиков наружного наблюдения.
– Не вижу его.
– Двести двадцать пятый, уснул ты там, что ли? Груз уже вышел с вокзала?
– Двести тридцатый, что у вас происходит? – послышался голос начальника группы.
– Мы, кажется, потеряли его!
– Что? Вы спятили?!
– Я двести двадцать пятый, я довёл его до выхода, а там он как
– Ищите, мать вашу! Ищите чемоданы!..
– Его нет…
Полтора десятка разведчиков наружного наблюдения метались среди вокзальной толчеи в бессильной злобе.
Весть о том, что преступник ушёл из-под носа у наружного наблюдения, была подобна взрыву бомбы.
– Как ушёл?! – не поверил Егоров.
– Так получилось, – развёл руками начальник службы наружного наблюдения, он выглядел совершенно растерянным и подавленным. – Ума не приложу, как такое могло произойти. Лучших ребят туда направил… То ли связь сбой дала, то ли ещё что-то… Я разберусь…
– А изотопы? Разве сигнала не было? Куда техники смотрели? Нельзя разве сигнал было поймать? Какого рожна чемоданы-то помечали?
– Прибор, к сожалению, действует на небольшом расстоянии. Иначе люди облучаются.
– «Облучаются»! – передразнил Егоров, сжав кулаки. – Наше счастье, что там ещё два чемодана остались и что преступник должен вернуться за ними. А если бы он забрал сразу всё и скрылся? Вы понимаете, что означает наш сегодняшний провал? Катастрофа! Дело стоит на партийном и министерском контроле, а мы так опростоволосились! В лужу сели! Как пацаны неопытные!.. Вы хоть сфотографировали его?
– Да, вот снимки…
– Молодой, нормальное лицо, в общем похож на фоторобот. – Егоров внимательно разглядывал фотографии. – Значит, явился сам, никаких сообщников у него нет. Ведёт себя спокойно, но всё-таки напряжение чувствуется в нём…
– Мы его всё равно достанем, – вступил в разговор Плешков. – Ребята продолжают рыскать по адресам. Осталось несколько десятков непроверенных квартир. Сегодня или завтра мы так или иначе доберёмся до него.
– Уже добрались! – рявкнул Егоров. – Этот парень был практически у нас в руках, Алексей Александрович! Впрочем, эти претензии не к вам… – Егоров стрельнул глазами в старшего бригады службы наружного наблюдения. – Ладно, хватит локти кусать. Надеюсь, вы там обложите теперь всё так, что и мышь не проскользнёт.
– И муха не пролетит, товарищ полковник!
Через два дня утром в кабинете Плешкова появился Шкурин.
– Здравствуйте, товарищи, – вежливо улыбнулся он.
– День добрый, – равнодушно кивнули ему в ответ оперативники, занятые своими мыслями.
– Проходите, Владислав Антонович, – поздоровался Плешков со Шкуриным. – С чем пожаловали?
– Да вот хочу поприсутствовать у вас на политзанятиях, – ответил капитан.
– Понимаете, Владислав Антонович, – заговорил Плешков, – в связи с напряжённой оперативной работой по одному из контрольных дел я принял решение перенести занятия на несколько дней.
– Вот как? – Шкурин обвёл всех прожигающим взором. – А я категорически против. Категорически! Я понимаю, что у вас есть важные дела, товарищи, на то здесь и МУР. Только нельзя же из-за этого отказываться от идеологической работы! И хочу напомнить, что график проведения политзанятий может изменять только руководство главка! Так что я считаю, Алексей Александрович, что вы тут занимаетесь самоуправством.
По кабинету прокатился недовольный ропот.
– Не понимаю вас, товарищи! – Шкурин покачал головой. – Почему такое несерьёзное отношение к политзанятиям? Вы так вздыхаете, словно я вас на каторгу отправляю. Я буду вынужден доложить об этом руководству.
– У нас неотложных дел полным-полно, – громко сказал Смеляков.
– Виктор, мы с тобой уже не раз беседовали на эту тему, – произнёс Шкурин таким тоном, будто он со Смеляковым чуть ли не каждый день встречался и спорил о важности политического образования. – Ты всегда отличался недостаточно серьёзным отношением к идеологическим мероприятиям, всегда ты старался увильнуть, прикрываясь работой.
– Слушай, капитан, – вспылил Смеляков, – ты поаккуратнее со словами! Я работать в розыск пришёл по собственному желанию! И не смей говорить, что я прикрываюсь работой! Это такие, как ты, только прикрываются, а на самом деле ничего не делают. А для меня моя работа важнее всего!
– Товарищи! – Плешков бросил исподлобья строгий взгляд на Смелякова и похлопал ладонью по столу, призывая к тишине.
В эту минуту раздался телефонный звонок. Плешков взял трубку и через мгновение вскочил.
– Зацепились? Теперь только не упустите. Господом Богом заклинаю вас! Только не упустите его!
Смеляков нетерпеливо поднялся и посмотрел на Максимова.
– Идём?
Тот перевёл взгляд на Плешкова, затем вновь повернулся к Смелякову и сказал негромко:
– Потерпи малость.
– Но ведь там… – Виктор растерянно развёл руками. – Да ведь…
И тут на него накатила удушающая волна тоски. «Сумасшедший дом! На раскрытие преступления брошены все силы, в прошлый раз разыскиваемый оторвался от наруж-ки, у всех нервы сдают, а нам, видите ли, надо не делом заниматься, а на политзанятиях штаны просиживать. Это, оказывается, важнее всего…»
Он медленно опустился на стул.
Капитан Шкурин выдержал паузу, дождавшись полной тишины, и, взглянув в свой блокнот, начал говорить о недавнем постановлении Политбюро и о необходимости повышать дисциплину. Виктор не слушал его, погружённый в свои беспокойные размышления.
Когда через пятнадцать минут Шкурин спросил, есть ли у кого-нибудь вопросы, все отрицательно покачали головами.
– Плохо, товарищи, очень плохо. – На лице капитана Шкурина появилось разочарованное выражение. – Вопросы должны быть, потому что тема совсем не простая. Получается, что вы не вникли в суть…
– Мы-то вникли, капитан, просто у нас срочное мероприятие, – ответил Максимов. – Не до разговоров нам сейчас, потому что наружка выявила преступника. Вот мы и сидим как на иголках. Понимаешь? Земля под ногами горит!