Я — Оззи
Шрифт:
Когда Шарон лежала в больнице, я страшно паниковал. «Заразится там и умрет — думал я. — Достаточно одного шального микроба». Сначала заставил детей носить в её присутствии медицинские маски и перчатки. Однако дети таскали с собой собак, чем доводили меня до бешенства. На самом деле, Минни, собака Шарон, не отходила от неё во время химиотерапии ни на шаг. Ни разу не видел, чтобы за это время Минни кушала или писала. Под конец терапии она была такая же обезвоженная, как и её хозяйка. Однажды прихожу в больницу, а они там обе лежат рядышком, подключенные к одинаковым капельницам. Минни была для Шарон ангелом-хранителем.
Мне тоже было херово, когда болела Шарон, но в этом я был виноват сам. Утром выпивал ящик пива, в обед курил до фига травки, пробовал встряхнуться с помощью «спида» и шел на пробежку. Я убегал от суровой реальности и под конец выглядел разхераченным человеком. Пока Шарон однажды не сказала мне:
— Ради Бога, Оззи, дай-ка ты пару концертов. А то и без твоих выходок тошно.
Так я и сделал. Пропустив несколько выступлений на Оззфесте, я вышел на сцену 22 августа в Денвере. Я был весь на нервах, никому не разрешал говорить о раке. У меня сносило башню, как только слышал слово на «р». Однако несколько дней спустя, когда мы были в другом городе — не спрашивайте в каком — посреди концерта подумал: «Да пошло оно все к ебеней фене! Я не могу притворяться будто ничего не происходит!». Ну и ору в толпу:
— Я хочу сказать вам в каком состоянии находится Шарон. У неё всё в порядке и она победит этот рак. Порвёт ему задницу, на хрен!
Толпа забилась в экстазе. Клянусь Богом, они придали мне сил. Это был волшебный момент. Меня всегда удивляла энергия людей, направленная на что-нибудь позитивное. Через несколько дней я пошел к физиотерапевту, потому что начались какие-то проблемы со спиной.
— Послушайте, что я вам скажу — говорит доктор. — Вы напуганы, но я хочу вам сказать, что у меня десять лет назад было то же, что сейчас с вашей женой. И я выздоровел.
— Вы прошли курс химиотерапии? — спрашиваю я.
— Обошлось без неё.
Это была первая позитивная информация относительно болезни Шарон. По крайней мере, первая оптимистичная, которая до меня дошла. В моём понимании, рак был смертным приговором. И так, наверное, думали тогда многие. Говорили: «Нам жаль слышать такое о Шарон» — и отводили взгляд, как будто было ясно, что она умирает. Но этот парень был другим, благодаря ему я моментально поменял своё отношение раз и навсегда.
Как оказалось, он был прав. После химиотерапии выяснилось, что рак был окончательно уничтожен.
Помню, однажды, прихожу в больницу, а там один из врачей обращается ко мне:
— Доступным для вас языком я должен сказать, что ваша жена будет бороться с последствиями химиотерапии так же долго, как боролась с раком.
— А теперь послушайте, что я вам скажу — отвечаю я. — Как только вы ей сообщите, что анализы в порядке, она свалит отсюда в ту же секунду. И никто её не остановит.
— Не хочу с вами спорить, мистер Осборн — ответил доктор. — Но поверьте мне, у Шарон сил на подвиги не хватит.
Через неделю её выписали. И она рванула оттуда так, что дым столбом.
Когда мы начинали записывать «Семейку Осборнов», Шарон не разговаривала с отцом уже практически двадцать лет. Что было довольно печально, потому что я знал, что где-то в глубине души она любит своего старика. Но после того, что он натворил, Шарон перестала с ним разговаривать. Даже сказала детям, что их дедушка погиб во время войны, хотя они довольно быстро узнали правду. В общем, помню тот день: сидим в машине, едем по Беверли Хиллз, вдруг Шарон тормозит, разворачивается в неположенном месте и останавливается возле кулинарии «Nate 'n Al's».
Ни у кого не было времени спросить, что ей взбрело в голову, как она высовывается в окно и орёт:
— Мудак! Сраный мудак!
Вижу, на улице стоит Дон. Тотчас понеслась ругань в ответ. Помню также, как он подходит к машине, наклоняется, его отделяют считанные сантиметры от лица Шарон и он называет её «ёбаной шлюхой». Шарон ударяет по газам, и мы срываемся с места, оставляя его кашлять и давиться в клубах черного дыма из-под колёс.
В это время в машине стоит гробовая тишина. Понятия не имею, как, бля, объяснить детям, что случилось. Вдруг с заднего сиденья доносится тоненький голосок Эйми:
— Мама, а почему Тони Кёртис назвал тебя шлюхой?
— Потому что Тони Кёртис — сраный мудак! — следует ответ.
До сих пор не знаю, почему Эйми думала, что Дон — это Тони Кёртис [102] . Может так ей сказала Шарон, а может, дочь видела Кертиса по телеку — в то время он был близнецом Дона. Но это уже не имело значения потому, что тогда Шарон рассказала детям всю правду.
Это был не единственный случай, когда мы столкнулись с Доном в Лос-Анжелесе. Однажды мы пошли в кино в торговом центре «Century City» и ожидали, когда подгонят нашу машину. Вдруг, я замечаю Дона, стоящего за Шарон.
102
Tony Curtis — американский киноактёр.
— Пообещай мне, что ты не будешь свирепствовать — говорю я.
— А что?
— Ты просто пообещай.
— Хорошо, обещаю.
— Прямо за тобой стоит твой отец.
Именно в этот момент появляется парень с нашей машиной. «Слава Богу!» — подумал я.
— Садись в машину! — рявкнула Шарон.
— Надеюсь, ты не наделаешь никаких глупостей?
— Нет.
— Точно?
— Садись, блядь, в машину!
Сажусь рядом с ней и закрываю дверь. Шарон садится за руль. И тогда превращается в дьяволицу. Педаль газа в пол, вскакивает на бордюр и мчится прямо на отца. Он должен был отпрыгнуть за живую изгородь, чтобы его не задавило. Она чуть не убила Дона на глазах пятидесяти свидетелей. Это было страшно.
Потом Дон надолго скрылся из поля зрения. Пока в конце 90-х не умерла мать Шарон. Подробностей я не знаю, но и за ней числились дебильные выходки, это привело к тому, что они перестали друг с другом разговаривать. Взрывоопасная семейка, эти Ардены. У них часто доходило до словесных издевательств, которые, по-моему, еще хуже, чем физическое насилие. Во всяком случае, примерно через год после смерти её матери, до нас дошли слухи от родственников в Англии, что Дон болен и дела его плохи. Шарон подыскала ему жилье, несмотря на то, что они по-прежнему не разговаривали. В конце концов, мне звонит Дэвид, брат Шарон.