Я Пилигрим
Шрифт:
– Отправлено из «Чирона», – сказал я слабеющим голосом.
– Повторите.
– Это фармакологическая компания в немецком городе Карлсруэ.
В разговор вмешался еще один голос – Шептуна. Его подключили к линии связи, и он все слышал.
– Вы можете повторить название фирмы по буквам?
Я попытался, но никак не мог продвинуться дальше первых двух букв: мысли путались.
– Карлсруэ? – переспросил Дэйв.
Никогда не слышал, чтобы он говорил так мягко. Причину этого я понять не мог, но надеялся, что у директора разведки все в порядке.
– Там еще есть отель «Дойче кёниг», – с трудом произнес я, пока мой голос совсем не сошел на «нет».
– Отлично, просто здорово! – сказал Шептун.
Президент, наверное, подумал, что я могу вот-вот испустить дух, и не стал давить на меня, несмотря на то что ставки были очень высоки и действовать надлежало срочно. Думаю, он знал, что я все-таки справлюсь.
– Продолжайте, – попросил Гросвенор. – Вы настоящий герой.
– Мне следовало узнать номер партии груза, – посетовал я, слабея с каждой минутой. – Просто забыл об этом… Сарацин ранил меня… Там был ребенок…
– Да, мы знаем, – ответил Дэйв.
– Я не имел права этого делать… Не нашел другого выхода…
– Его и не было, – заверил меня Шептун. – Ничего, все осталось в прошлом.
Я вдруг обнаружил в себе какой-то резерв энергии, и это помогло хоть немного прояснить ситуацию.
– Это вакцина, – сказал я. – Она в стеклянных флаконах.
– Какая вакцина? – спросил Шептун тем же странным, тихим голосом.
– Прививка от гриппа. Он поместил туда вирус. Сейчас как раз сезон иммунизации, он начнется завтра.
На другом конце воцарилась тишина. По-видимому, мои собеседники поняли: я сделал это! Долгий путь, начавшийся с двух телефонных звонков с Гиндукуша, закончился в медицинских учреждениях США. Шептун подтвердил президенту, что теперь они располагают всеми необходимыми сведениями: им известны дата, производитель и способ, которым предполагалось распространить вирус. Я думал, на этом они и закончат разговор: им предстояло решить великое множество организационных вопросов, но Гросвенор спросил меня:
– Где вы?
Я не ответил. Дело сделано. Я щурился, глядя на солнце, и думал о предстоящем долгом путешествии.
– Он на побережье, – сказал Шептун. – В девятнадцати милях от Бодрума.
Я вновь промолчал, собирая в кулак все оставшиеся силы, все резервы своего организма: мне нужно было как-то доковылять по песку до старого причала.
– Вы сможете еще немного продержаться, Скотт? – спросил крайне обеспокоенный президент. – Я пришлю к вам вертолеты Средиземноморского флота. Сумеете их дождаться?
– Нам придется сообщить об этом турецкому правительству, – вмешался Шептун.
– Да пошло оно куда подальше! – воскликнул Гросвенор.
– Не надо никого присылать, – сказал я. – Меня здесь уже не будет.
Президент попытался спорить, хотел выяснить, что я задумал, но Шептун перебил его:
– Хорошо, Скотт. Я понял.
– А я нет, черт подери! – недовольно сказал Гросвенор. – Я распоряжусь, чтобы вертолеты все-таки вылетели.
– У него серьезные увечья, господин президент… Они ранили его…
Настало время отплывать, и я вдруг забеспокоился, что забыл о чем-то сказать.
– Вы поняли? – спросил я. – Десять тысяч доз… «Чирон»… Прививки от гриппа.
– Да, мы все слышали, – мягко сказал президент. – Я хотел бы выразить вам от имени…
Я дал отбой. Дело было сделано. Миссия выполнена. Перетерпеть боль – вот с чем мне предстояло теперь справиться. Выстоять любой ценой.
Глава 44
Волна прилива поднималась все выше, и она помогла мне. Я шел, хромая, по раскаленному солнцем песку к деревянному причалу и не мог избежать накатывающейся волны.
Я оказался по лодыжки в воде, и ее внезапная прохлада не только успокоила боль в ноге, но и привела в порядок мои мысли. Остановившись, я почувствовал, как соленая вода охлаждает мой жар, промывает открытые раны, вызывая жгучую боль.
Сознание заметно прояснилось, когда я, ухватившись за перила, кое-как доковылял до края причала, где Кумали уже ждала меня. Катер был развернут кормой к морю, двигатель работал вхолостую. Мы ни о чем с ней не говорили: я не сказал даже, что ее путешествие подходит к концу. Я пойду своей дорогой. Предстоящий мне путь очень труден, особенно в моем нынешнем состоянии, но мне не терпелось его начать.
И тут вдруг раздался выстрел.
Мы обернулись в сторону «Театра смерти», и я понял свою оплошность – весь остаток жизни теперь буду корить себя за нее. А может быть, я совершил эту ошибку намеренно?
Конечно, покидая руины, я был на грани полного изнеможения, еле шел, к тому же мне надо было срочно позвонить в Вашингтон. Да, я принял меры предосторожности, разрядив пистолеты и унеся с собой обоймы. Все это было сделано вполне осознанно. Но как я мог забыть, что есть и другое заряженное оружие – моя собственная беретта, которую албанцы отобрали у меня и бросили вместе с разбитым мобильником у каменной кладки? Неужели я оставил свой пистолет, чтобы дать Сарацину возможность застрелиться? Если да, то почему я сделал это?
Конечно, он запомнил, где лежало мое оружие, и, когда раздался выстрел, я уже знал, что произошло. Со скованными за спиной руками саудовец пробрался вглубь коридора, сел рядом с пистолетом, сумел как-то подцепить беретту, зажал ее между ног, нагнулся, так что ствол оказался почти во рту, и надавил на курок. Может быть, и он знал эту старую песню:
Если раненным брошен в афганском краю, Где афганки, найдя тебя, плоть искромсают твою, Доползи до винтовки и в голову выстрели, Чтоб пред Богом достойно предстать, как солдат.