Я Пилигрим
Шрифт:
Но никакого шума не было: в окрестных горах стояла такая глубокая тишина, что лейтенант Китинг, командовавший своими людьми по рации с окраины деревни, начал сомневаться, есть ли в ней вообще кто-то, кроме них. Возможно, мины-ловушки были поставлены здесь моджахедами много лет назад. Но зачем они сделали это? Никто не мог вновь поселиться в этих домах, кроме бедных афганских семей или странствующих козопасов. Нет, более вероятно, что их отряд наткнулся на какой-то важный объект, а враги затаились и наблюдают за ними. Эта тишина показалась лейтенанту крайне опасной, и он тихо приказал по рации своим подчиненным:
– Не спешить! Соблюдать осторожность!
Прежде чем двигаться дальше, Сарацин заставил себя медленно сосчитать до семи. Он снял свои мягкие кожаные сандалии и, оставшись в толстых шерстяных носках, бесшумно пробежал по глиняным черепицам. Протиснувшись через узкий проход, он оказался за низким парапетом.
Сквозь небольшую прореху в каменной кладке саудовец заметил, что австралийцы в своих очках ночного ви`дения двигались по трем улочкам. Вокруг него сжималась петля, в которой он неизбежно погибнет, если не попытается разорвать ее и бежать. И тут он понял, что судьба дает ему шанс. Сарацин вновь надел сандалии, вдавил в каменную кладку подбородок, расцарапав его до крови, и, крепко прижав автомат к плечу, возблагодарил Аллаха за то, что его оружие снабжено гасителем вспышки и глушителем.
Менее умелый воин, не имевший опыта партизанской войны, просто вел бы огонь на поражение, поставив перед собой задачу убить врагов. Но Сарацин хорошо знал свое дело: для того чтобы перевязать и вынести из-под обстрела тяжелораненого солдата, потребуется несколько человек. Мертвые же не нужны никому.
Он выбрал по одной цели в каждой колонне. Будь у него автомат без глушителя, натовцы услышали бы первый же выстрел и нырнули в укрытие. Не имейся у Сарацина гасителя вспышки, австралийцы засекли бы его позицию и разнесли саудовца автоматным огнем на куски вместе с парапетом.
Сарацин выстрелил. Солдаты из-за треска радиопомех даже не услышали трех тихих хлопков. Одному пуля попала в бедро: если не наложить вовремя жгут, он умрет; другому – в горло, тут уже ничем помочь было нельзя; третьему раздробило предплечье – он корчился от страшной боли. Все трое, крича, рухнули на землю; остальные попрятались.
Хорошие, дисциплинированные солдаты – а это были именно такие воины – не бросают своих раненых. В наступившем хаосе австралийцы пытались одновременно помочь упавшим товарищам и обнаружить врага в темноте и ужасе ночного боя. Те, кто прятался за грудами булыжников, переползли в зияющие проемы дверей.
Из-за парапета Сарацин наблюдал, как цепь солдат изогнулась, а потом разорвалась. Наверняка это продлилось бы недолго, но ему хватило и нескольких мгновений. Сарацин, вскочив, даже не стал пригибаться, скатился с покатой крыши, сжимая в руках рюкзак и автомат, и полетел вниз. Увидев мелькнувшую стену здания, он успел попросить у Аллаха благополучного падения и оказался на земле, сильно разбив бедро. Боль пронзила саудовца, но он вскочил и побежал. У опытного моджахеда не было времени на то, чтобы хныкать или хромать, ветеран самой жестокой войны последних десятилетий не имел права плакать, словно какой-нибудь христианин.
Сарацин ринулся по извилистой тропке, надеясь, что сумеет прорваться сквозь разорванное оцепление и быстро скроется из поля зрения солдат, исчезнув за покосившимся фасадом рухнувшего дома. Если бы они сдвинулись хотя бы на десять футов в любую сторону…
И он вырвался из петли. Миновав полумесяц, который нацарапал прежде на деревянной двери, и моля Аллаха помочь ему не ошибиться, он начал считать. Пробежав двадцать пять шагов вперед, свернул влево и благополучно обогнул зарытую в землю мину. Прямо перед ним, обещая скорое спасение, темнели горы.
Сарацин услышал, как позади него солдат вдруг крикнул своим товарищам: «Ложись!» Саудовец уже ждал оглушительного треска выстрелов, предчувствуя, как откажут ему ноги, когда пули попадут в незащищенную спину и пробьют позвоночник. Но, оказывается, солдат обнаружил натянутую проволоку, подсоединенную к двум гранатам, спрятанным в куче старых бочек для смазочных материалов. Когда его товарищи припали к земле, солдат дернул за провод.
Гранаты взорвались, и в ярком свете вспышки лейтенант Китинг, спешивший к своим подчиненным, чтобы устранить разрыв в оцеплении, увидел Сарацина: тот вырвался из капкана и бежал под защиту рухнувших стен. Китинг опустился на колено, прижал к плечу карабин и выстрелил. Лейтенант проходил подготовку в десантно-диверсионных войсках и хорошо знал свое дело. Он установил пристрелочную дистанцию и сделал три серии выстрелов, быстро двигая карабин слева направо и обратно.
Несколько дюймов в сторону, хотя бы одно удачное попадание – и все было бы по-другому. Однако ночь выдалась беззвездная, и пули взметнули осколки камня и землю вокруг Сарацина, но ни одна не задела его. Китинг помянул недобрым словом очки ночного видения, дающие неизбежное рассогласование между глазом и курком. Сарацин же, разумеется, возблагодарил Аллаха.
Обогнув угол дома, беглец припустил со всех ног мимо разрушенных стен, свернул налево, потом направо и, по-прежнему сжимая рюкзак и автомат, соскользнул с крутого склона и скатился вниз, в спасительную темноту усеянного камнями оврага.
Молодой австралийский офицер видел его при вспышке гранаты лишь какую-то долю секунды. И это был единственный раз, когда Сарацин попался на глаза представителю военных или гражданских властей. Конечно, до тех пор, пока его не встретил я.
Глава 40
Австралийцы не стали преследовать Сарацина, и это оказалось ошибкой. Их задачей было разыскать трех похищенных гражданских лиц, а не ловить одинокого повстанца. Впрочем, той ночью фортуна все-таки не окончательно отвернулась от них: капитан был ранен в бедро, а это значило, что командование принял лейтенант Китинг.
Ему было всего двадцать шесть лет, но это была уже вторая его командировка в Афганистан, и выглядел лейтенант вполне солидно для своего возраста. Китинг вырос в маленьком городке Каннамулла на западе Австралии, в краю, где выращивают пшеницу, в той части страны, которую местные жители называют «Никогда-никогда». Там настолько жарко, что тех, кто предпочитает женщин пиву, считают чуть ли не извращенцами. Некоторые из соседей Китинга держали овец, поэтому лейтенант знал, зачем нужна негашеная известь при вспышке ящура.