Я планировал взорвать мавзолей
Шрифт:
Шли школьные годы. Учителя учили нас наукам, вдохновенно говорили про светлое коммунистическое будущее, о мудрости единой партии и рабоче-крестьянской власти, а во время инспекторских проверок устраивали, как правило, показуху. Классный руководитель на переменах поучала двоечников: "Учитесь и выбивайтесь в начальство, а если нет, то станете простыми тружениками, бедными и бесправными, как та скотина". Вот мы и привыкли к двойной морали: привыкли поступать так, как выгодно каждому на данный момент. На уроках мы говорили о мудрости коммунистической власти, а на переменах рассказывали о ней анекдоты.
Часть
Был такой случай. Однажды утром зашел ко мне взволнованный товарищ: "Поссорился с родителями, так что уже не до уроков. Позволь оставить у тебя портфель".
Я согласился, выручил друга. В начале первого урока, в класс вбежала разъяренная учительница, – классный руководитель. Направилась ко мне, и на ходу злобно: "Николай, встань!" Левой рукой она сняла мои очки, а правой ладонью начала бить по лицу, приговаривая: "Кого обмануть хотите? Я знаю каждый ваш шаг, каждое ваше слово!".
Из ряда подобных случаев, все поняли, что среди нас есть завербованные учителями "стукачи". С этого времени каждый кого-то стал подозревать, и в классе воцарилась атмосфера подозрительности, ненависти. Из прочитанных книг я знал: каждый командир старается, чтобы бойцы не узнали, что среди них появился предатель, потому что обстановка взаимной подозрительности разрушает моральный дух воинов. Мы же знали, что среди нас есть "шестерки".
Возникало ощущение, что дирекция умышленно раздувает нашу взаимоподозрительность, чтобы мы не смогли объединиться и дружно поднять бунт. Конечно, информатор облегчает работу руководителям любого коллектива, однако он никогда не "настучит" на себя, а потому пытаются навербовать их как можно больше, чтобы иметь разностороннюю информацию.
Во время урока кто-то неточно бросил скомканный лист, и тот упал на стол учительницы. Она сердито: "Кто бросил?" Все молчали, как партизаны. В ответ на молчание, прозвучал ультиматум: "Если после перерыва виновный не признается, я вызову директора". На перерыве начались взаимные обвинения, что привело к ссоре между учениками. В это время я читал газету и, конечно, никого не обвинял. Зазвенел звонок на урок. Кто же ответит за этот проступок? Все обвинили почему-то… меня: "Ишь, тихоня – молчит, никого не обвиняет, участия не принимает! Значит, это он, – потому что чувствует вину, а потому совестно наговаривать на кого-то другого". Меня унижали, били посреди класса, а настоящий виновник сидел и молчал. Шли дни, месяцы, но он так и не извинился.
Каждого заставят сделать подлость.
Для понимания процесса воспитания молодого советского человека – будущего строителя коммунизма, приведу еще несколько поучительных эпизодов. Среди урока учительница обращается к ученикам: "Я выйду на минуту, а вы посидите тихонько, потому что иначе директор услышит и тогда беда будет".
Несколько секунд царит мертвая тишина. И вот, у кого-то случайно падает линейка, кто-то нечаянно чихнул, где-то скрипнула парта. На нарушителей тишины дружно зашикали со всех сторон. От этого шиканья и окриков поднялся незначительный шум. Отовсюду раздались возгласы: "Тихо! Тихо!", отчего поднялся еще больший шум. Начали кричать хором: "Ти-ши-на"! Кое-кто пытается всех перекричать. Шум стоит, хоть уши затыкай.
Однако призывов уже не слышно, а потому находятся активисты, которые пытаются силой усмирить самых активных борцов за тишину. Те активно защищаются. Возле парт становится тесновато, поэтому драка перемещается на середину класса. Кажется, от шума уже школа шатается… А я не боролся за тишину – молчал. И может, именно моего голоса не хватило, чтобы школа рухнула.
В этот момент открывается дверь, и в класс заходит директор с красной от злости учительницей. Мгновенно наступает мертвая тишина. Бойцы вытирают разбитые носы, поправляют одежду. Тыкают друг на друга пальцами и почти в один голос оправдываются: "А он первый начал!".
Директор берет обоих за загривки и сталкивает их лбами раз, второй, третий. Затем обращается к классу:
– Кто кричал?
Все молчат. Называет первого попавшегося ученика:
– Встань! Кто кричал?
– Все кричали…
– Все – это кто? Фамилию назови!
Он хочет слышать фамилии нарушителей! Кулаки у него сжаты, изо рта брызжет слюна. Подходит к ближайшему ученику вплотную и всем своим видом показывает, что сейчас будет бить. Бедняга, чтобы избежать наказания, называет чье-то имя. Директор разворачивается и подходит к названному ученику: "Кто кричал?". Расстояние ежесекундно уменьшается, и, испугавшись, тот называет… мое имя!
Теперь уже директор идет ко мне. Ох, беда будет! Кого, ну кого же не жалко выдать? И я называю того, кто выдал меня в прошлый раз. Итак, мы квиты. Теперь уже он должен кого-то выдать. И почти каждого ученика заставят таким образом сделать подлость, а потом унижать, дергать за уши и чуб, будут ставить двойки за поведение, записывать нарушения в дневник, заставят до конца дня проводить уроки стоя, обязательно вызовут в школу родителей… И тут раздается долгожданный звонок (ведь все когда-то заканчивается.) Учителя выходят из класса, а у каждого из нас на душе становится гадко, стыдно взглянуть в глаза друг другу.
Замаскированная лицемерием неприязнь.
Издавна заприметил в людях замаскированную неприязнь к ближнему своему. Все мои ровесники были единодушны в ироничном, презрительном отношении к "кутлянам" – жителям околицы (кутка). Это так, но эта неприязнь забывалась и все объединялись, как только речь заходила о "питомникских" – переселенцев, которым власть предоставила жилье вне села и трудоустроила в плодопитомнике.
Переселенцы, не имели в наших краях родственных связей, обжитого жилья, поэтому им приходилось прилагать довольно много усилий, чтобы на новом месте наладить быт и привыкнуть. Вполне логично, что они на крестьян смотрели искоса – по черному завидовали более богатой жизни коренных жителей.