Я побывал на Родине
Шрифт:
Новые неприятности
Жена встретила меня со слезами. Отчим сказал ей, что мне не доверяют и что поэтому со мной может что-нибудь произойти. Я постарался успокоить ее, но это удалось мне не без труда. Вечером мой тесть, у которого этот день был выходной, возвратился домой пьяным, возбужденным и злым. Он обзывал мою жену изменницей родины. Меня, однако, он не затрагивал, только все повторял, что я — мол, не советский и что с меня взятки гладки. Я понял, что тестю досталось по партийной линии за то, что он принял в свой дом возвращенку, хотя она и была
Все происшествия того дня меня страшно измучили, но и на утро была у меня неприятность. Оказалось, что мое начальство знало, в котором часу я вышел из милиции. Едва я пришел на работу, как меня вызвали к директору. Разговор был такой:
— Когда вы вчера кончили свои дела в милиции?
— Приблизительно около четырех, — ответил я. — А что?
— Как это: что?! Почему вы не пришли на работу?
— Я считал, что уже поздно, до окончания работы оставался какой-нибудь час. Не было смысла являться.
— А вы знаете, что можете попасть под суд за халатное отношение к работе? Вы меня подводите! Выходит, что я держу на работе прогульщиков, саботажников! Это был явный прогул! Как же: барин решил, что нет смысла возвращаться на работу!..
— А я хотел бы знать, откуда вам известно, когда я вышел из милиции. Я честно заявил, что вышел оттуда около четырех часов, но ведь мог сказать, что — в десять часов вечера. Что же лучше?
— Не ваше дело! — заорал директор. — Если вам не нравятся наши порядки, то катитесь туда, откуда приехали! Подумаешь! Здесь господ нет, здесь все подчиняются одинаковым порядкам.
Я ищу правды;.. в горкоме партии
Меня возмущали не сами по себе нелепые слова директора, а то, что он позволил себе на меня кричать, и я заявил ему:
— Прошу вас прекратить крик. Я же говорю спокойно — почему вы не можете тоже разговаривать по человечески? Я уже сказал вам, что считал бессмысленным приходить на работу за час до конца рабочего дня. А теперь хочу вас поставить в известность, что мне и сегодня нужен еще один час для того, чтобы сходить в горком партии.
— Куда? — переспросил он уже гораздо тише.
— В городской комитет партии мне нужно сходить. Кстати, у меня машина все равно не на ходу и мне пока нечего делать.
Директор заметно встревожился.
— Хорошо, можете идти, — сказал он уже совершенно тихо. — Надеюсь, что вы скоро вернетесь обратно.
Сам не знаю, как у меня выскочило заявление о том, что я собираюсь идти в горком. Просто, нервы мои были напряжены до крайности. Меня тревожило то, что если из милиции звонили директору, спрашивая, вернулся ли я на работу, то очевидно, подозревали, что я мог пойти в какое-нибудь другое место… А раз так, то вероятно, предстоит еще один вызов и расспросы.
Подойдя к горкому партии, я как-то растерялся. Идти туда или нет? Если пойду, то получится, что я жалуюсь… Как это будет принято? К тому же, это было просто не в моей натуре. Постояв немного перед зданием все-таки решил войти и попросить товарища Михайлова устроить так, чтобы меня больше не вызывали на допросы. О директоре я решил смолчать.
Меня порадовало, что секретарь горкома встретил меня так же хорошо, как и в первый раз.
— Здравствуйте, очень приятно, что вы ко мне пришли! — сказал он, вставая из-за своего стола и протягивая мне руку. — Могу вам чем-нибудь помочь?
Я не знал, с чего начать.
— Вы знаете… я не могу больше этого выносить.
— Что такое? Давайте, рассказывайте все подробно.
— Меня замучили все эти допросы. Что я сделал плохого? Прихожу с работы усталый, а дома лежит повестка — явиться в милицию. Допросы, допросы… Потом оказывается: за мной следят. Почему ко мне такое недоверие? Не могли ли бы вы так сделать, чтобы меня оставили в покое?
С лица секретаря исчезла улыбка. Он довольно долго молчал, задумавшись. Потом сказал, не глядя мне в лицо:
— Да… Это дело органов государственной безопасности. Они знают, что делают. Да… знают! Вы должны сами с ними сговориться.
— Как я могу сговориться, если я говорю одно, а мне не верят, слушать не хотят, и требуют, чтобы я сказал то, чего я не хочу и не могу говорить. А я не сделал и не собираюсь делать ничего плохого.
Секретарь молча передернул плечами. Глаза его стали колючими.
Собираясь уходить, я поднялся, но Михайлов спросил меня, получил ли я что-нибудь для своего ребенка. Я отвечал, что вообще не знаю, дается ли детям что-нибудь. Оказалось, что каждому новорожденному полагается детское приданое. Оно стоит гроши, но получить его можно только с разрешения горсовета.
Михайлов написал при мне письмо председателю этого совета и вручил мне. Я поблагодарил, попрощался и ушел.
Сражение в горсовете
Множество людей ожидало приема главы города. Я сказал секретарше, что меня прислали из горкома партии, но получил ответ, что председателя сейчас нет, а впрочем я могу подождать.
Ждать пришлось недолго. В комнату вошел какой-то мужчина и стал что-то говорить секретарше. И тут же все ожидающие кинулись к нему, говоря, что они ожидают его, вот уже несколько часов. Председатель — это был он — сразу принялся кричать на высокой ноте, что он занят, у него нет ни минутки времени, пусть все придут завтра. В ответ на эти слова раздались возмущенные крики ожидавших, причем женщины особенно не жалели своих голосов.
Хотя вся эта сцена была необыкновенно шумной, мне почему-то показалось, что и председатель, и просители вопят не столько от волнения или возмущения, сколько по установившейся привычке. Мне представилось, что так уж заведено: без крика ничего нельзя добиться.
Председатель горсовета покричал, покричал, послушал крики управляемых им сограждан, потом повернулся и вошел в свой кабинет, молвив секретарше, чтобы она немного попозже явилась туда. Некоторые из присутствовавших попытались проникнуть в кабинет, но тогда настал черед секретарши кричать. Став спиной к двери председательского кабинета, она отважно отбивалась от наседавших граждан, защищая вход в бюрократическое убежище.