«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
Шрифт:
Начинаю сомневаться. Боюсь, что приговор не будет благоприятным. Кажется, захочу переделывать. А захочу — так посмотрим, может, и переделаю.
Брошу Его круги, пойду по новой траектории. Он солнце? Я тоже солнце. Не побоюсь уйти один в пустоту. Холодно, говорите? Пускай себе холодно. У меня горячее сердце — ха, ха! — согреюсь!
Брошу эллипсы, пойду по параболе. А Он пусть остается, как хочет. Нам, видно, не по пути. Он — круг, я — прямая. У Него все вертится: Адам вокруг Евы, земля вокруг солнца. Я пересеку все это кометой. Неожиданно, сбоку, наперерез. Я брошу планеты на солнце, Адама на Еву. Довольно ему ходить и облизываться. Брошу все в кашу. Погляжу, какой получится взрыв. Все полетит вверх ногами. Разве не весело?
***
Новость!
Я, право, горжусь своей морщиной. И вид какой-то более одухотворённый. А то всё, как доска. Гладко, но скучно.
***
Сегодня встретился с ангелом — тем самым, перламутровым. Сегодня иронии нет и следа. В очах глубокомыслие, даже печаль. Я рассмеялся, увидев эту похоронную рожу.
Разговор наш был краток, но вразумителен.
— Брат! — начал он томно, поднимая глаза. — Брат, ты задумал недоброе. Ты хочешь уйти от Него. Да, ты свободен, тебя никто не удерживает. Но ты не понимаешь… Свобода твоя дана тебе для любви — не для гнева. Он — премудрый и великий — дал свободу тебе. Потому что он не хочет возле себя куклы, автомата. Ему нужен друг — искренний и сознательный. В этом твое назначение. Этим ты жив. Но без Него ты — ничто. Вне Его — тьма! — Ангел стал в позу, голос его звенел: — Знай, — возгласил он, — вне Его — гибель. Уйдешь — не вернешься!
Я выслушал эту проповедь внимательно. Когда я стал говорить, голос мой был нежен, как флейта.
— Милый, — зачирикал я, — возможно, что таково мое назначенье. Я не спорю. Но несомненно — твое назначенье иное. Ты губишь себя. Зарываешь таланты. Твое назначение ясно — быть тенором в опере. Или, возможно, чревовещателем. Во всяком случае, богатая
будущность…
Тут я ступил к нему. Он попятился.
— Слушай раз навсегда, — я рычал от злости. — Передай твоему патрону, что если Он хочет говорить со мной — пусть явится сам. Посредников не принимаю. Через лакеев не разговариваю. Запомни и передай. Теперь убирайся.
Ангел вспорхнул, как испуганный мотылек. Тоже нашелся — дипломат!
***
Так вот они — Твои прекрасные слова о нашей свободе, искре Твоей и прочей галиматье! Прекрасные разговорчики, а — до дела дошло — подсылается этот болван запугивать меня, как мальчишку, потемками. Бросьте эти шутки, господа! Не хочу больше отраженного света. Раз во мне искра, сам хочу светиться. Оторвешься — погибнешь! Это называется у Тебя свободой! Хороша свобода! Значит, так: сяду в кресло, расставлю стулья, утыкаю гвоздями — и только один, возле себя, уложу подушечками. И скажу, этак воркуя: «Ты свободен, миленький, садись куда хочешь. Но не сядешь ко мне, сядешь на гвозди». — Достойный способ вербовки! Недурные друзья получатся:
Willst du nicht mein Bruder sein,
Knall ich dir den Schael ein!*
[* «Не хочешь быть моим братом, я проломлю тебе череп» (нем.). Немного измененный вариант популярной немецкой пословицы.]
Не так ли?
— Ну, слушай. Если я свободен, то сяду куда мне захочется. Опротивел Ты мне — лучше на гвозди, чем к Тебе на подушки. Полюблю Тебя снова — вернусь к Тебе, хотя бы снова на гвозди. Так, дорогой, понижаю я дружбу. И теперь довольно. Больше не пробуй — не запугаешь. Ты мне надоел. Я ухожу. Вернусь не раньше, чем Ты убедишься в способности моей прожить без Тебя. Тогда увидишь, по крайней мере, что возврат мой вызван Тобой, не
III
Каша заваривается. Я вижу — тут уж вопрос не в скуке, как мне раньше казалось. Дело серьезное. Твой мир мне не нравится. Я хочу его реформировать. Ты создал всю эту музыку, честь Тебе и слава! Теперь я тоже хочу принять участие в сотворении дальнейшем. Согласен Ты с моим планом — тем лучше. Я готов сохранить контакт — что же, будем работать вместе. А нет — Твое дело. Будете пакостить мне — поборемся! Посмотрим еще кто кого!
Твою мельницу я хочу заменить движением поступательным. Я нарушу Твое совершенство. Я нарушу блаженство. Взамен я предложу нечто большее. Вертеться блаженно, но глупо. Твой мир блажен, но бессмыслен. Совершенство бессмысленно. Я отниму совершенство, но дам большее: смысл. Я дам цель и движение к цели. Твое совершенство я заменю моим совершенствованием.
***
Дело надо поставить en grand* — увлечь за собою мир. Это нелегко: жалко расставаться с покоем. Но я поговорю с этой публикой серьезно. Я зажгу их. Я всем покажу Тебя в истинном свете. Вот сидишь Ты, окружив себя зеркалами, и, как старая кокотка, любуешься своими побрякушками. Мир увидит, что позорно быть зеркалом. Я подниму восстание — зеркал. Мир встанет против Тебя, пойдет за мной.
[* В крупных, широких размерах (фр.).]
***
Из-за каких-то синих туманов, далеко, Ты просвечиваешь и смотришь мне в глаза. Твой образ смутен, только глаза я чувствую. Они все те же: бесстрастны, серьезны. Смотрят, не моргая. Ты видишь меня насквозь, как всегда, не осуждаешь, не порицаешь.
Ах, я Тебя ненавижу. Я знаю, что Ты хочешь этим сказать: будто Ты знал и это. Ты говоришь: «Все это только частица моей бесконечно сложной орбиты. Новый поворот моего кольца. Все от меня, все от меня…»
Ты лжешь. Ты не хочешь показать своего удивления и испуга. Показать их — значит признать себя побежденным. Бесстрастием своим Ты заманиваешь меня:
Чем меньше женщину мы любим, Тем больше нравимся мы ей! [150]А эти туманы, призрачность, занавески. Ты думаешь, я не догадываюсь, к чему эти штучки? Ты хочешь соблазнить меня тайной. Это Твой излюбленный способ. Как опытная кокетка ты знаешь: чуть просвечивающая нагота пикантнее полной. Голые женщины бывают и в бане! То ли дело мелькнуть, подразнить. Бедром или грудью — сквозь кружевцо. Если колени просто открыты, никто не заметит. А вот показать их за приподнятым платьем! Завесился вуалью, чтобы казаться еще прекрасней. Оставь свои хитрости. Я не влюбчив. Я разгадал Тебя. Я видел Тебя близко — лицо в лицо, глаза в глаза. Я знаю Тебя. Меня не увлечь Тебе своей юбкой.
150
Неточная цитата из романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин» (гл. IV. строфа VII).