Я подарю тебе землю
Шрифт:
Дверь графской спальни распахнулась, и на пороге предстал Рамон Беренгер, веселый и разгоряченной после разминки в дворцовой оружейной, уже без шлема, но еще в кольчуге.
Альмодис, хорошо изучившая мужа, сочла момент подходящим, чтобы решить обе проблемы.
— Как прошел поединок, дорогой супруг? — с улыбкой спросила она.
Рамон, взяв со столика кувшин с лимонадом, принялся жадно пить прямо через край, затем поставил его обратно и вытер капли с подбородка.
— Признаю, что Марсаль Сан-Жауме умел в забавах с чучелом, но он не выносит, когда я побеждаю
— Так значит, вы победили, — с гордостью произнесла Альмодис.
— Я выиграл спор, и теперь ему придется расплатиться! Глядишь, научится почитать своего сеньора. Взгляните, что я принес вам в подарок!
Беренгер бросил жене на колени кошелек с гербом Бесоры — тремя серебряными мечами на синем поле.
Альмодис с восхищением взяла подарок — и вдруг притворно надулась, указав на царапину на икре графа.
— Рамон, вас опять ранили! Почему вы никогда не пользуетесь латами, пусть даже это и не настоящий бой?
Граф, казалось, только сейчас заметил кровоточащую царапину. Он приложил льняную салфетку к горлышку бутылки из резного стекла, смочил в вине и тщательно протер рану.
— Пусть лучше меня поцарапают, чем париться в доспехах, — ответил он. — На тренировках в оружейном зале ноги в латах преют.
— А мне вовсе не кажется, что это лучше, — возразила Альмодис. — Помните, когда вас задели в прошлый раз, рана воспалилась, у вас даже начался жар. А та рана казалась ничуть не серьезнее этой.
— Ну, на этот раз никакого жара не будет. Вы же видите, я ее промыл. Кстати, жалко тратить вино так бездарно. Не хотите немного выпить?
— Смотря за что.
Рамон наполнил кубки и протянул один жене.
— За нас, сеньора. За наше счастье.
Альмодис не преминула воспользоваться случаем.
— К сожалению, наше счастье неполное.
Поставив кубок на стол, граф взял ее за руку и спросил:
— Чего же вам не хватает? Разве я не выполнил все обещания, которые дал вам в Тулузе?
— К сожалению, кое-чего мне все-таки не хватает; зато другого, наоборот, в избытке.
— Простите, не понимаю. Будьте любезны объяснить...
— Видите ли, любимый. Никто, конечно, не смеет сказать вам это в лицо, но пока вы не добьётесь, чтобы ваша бабка отправилась в Рим и уговорила Папу отменить вердикт о нашем отлучении, подданные будут считать меня вашей любовницей. И что ни говори, а это и впрямь так.
— Порой мне кажется, что вы колдунья и умеете читать мысли.
— Зачем вы так говорите?
— Потому что вы угадываете мои намерения еще до того, как я начал действовать.
Альмодис нежно взяла его руку и поцеловала ее.
— Скажите, о чем именно я догадалась?
— Видите ли, меня тоже угнетает эта ситуация, а потому я решил кое-что предпринять.
— Что?
— Я уже попросил нотариуса Вальдерибеса и судью Фортуни составить документ, который хоть немного смягчит наше щекотливое положение, пока Папа не смягчится, а я смогу назвать вас своей женой перед всем миром. В этом документе вас объявят моей супругой, как если бы нас связали
25
Документ, подтверждающий гражданское бракосочетание, действительно был составлен Рамоном Беренгером в ноябре 1056 года. Начинается он со слов: «На третьем году нашего брака...»
— Но как вы сможете отдать мне то, что пока еще принадлежит Эрмезинде? — удивилась Альмодис.
— Моя бабка такая, какая есть. Однако нельзя отрицать, что во время своего долгого регентства она самоотверженно отстаивала мои права, поскольку беззаветно любит эту землю. Думаю, она давно поняла, что моя к вам любовь непоколебима, к тому же, в глубине души она признает, что дважды заставила меня жениться, не спросив согласия. Жизнь ее близится к концу, сторонники давно умерли, и она не желает становиться причиной раздора между Жироной и Барселоной. Полагаю, мы сможем договориться, она уже присылала своих послов. Думаю, мне следует выказать ей почтение и поехать самому. Вдобавок ей нужны деньги на содержание монастырей. Ну что ж, она получит деньги, а я — ее заступничество перед Его Святейшеством, чтобы он снял отлучение.
Альмодис поцеловала его в губы.
— Вы самый лучший муж и самый блистательный кабальеро на свете.
— Теперь вы довольны?
— Будь я алчной женщиной, для которой существуют лишь деньги, возможно, я была бы довольна. Но вы прекрасно знаете, что я покинула Тулузу, будучи графиней-соправительницей, и уехала в Барселону, чтобы быть рядом с вами, а не чтобы меня называли грубым словом, каким в народе кличут женщин в моем положении. А главное, я не уверена даже в собственной безопасности.
— Что вас беспокоит?
— Два человека.
— Давайте обсудим все по порядку. Начните с первого.
— Даже если Папа Римский сменит гнев на милость, снимет отлучение и даст мне право занять заслуженное место, даже если меня примет народ — все равно остается ваш сын Педро Рамон. Он ненавидит меня, и ненависть будет только расти, поскольку он считает меня узурпаторшей, посягающей на его права, хотя на самом деле у меня никогда и в мыслях не было на них посягать.
Рамон озадаченно почесал подбородок.
— Но вы же его знаете, он несдержан и вспыльчив, но никогда и пальцем не пошевелит против вас.
— Как мы можем быть в этом уверены? Он необуздан, ревнив и подозрителен, к тому же подвержен перепадам настроения. Такие люди всегда несчастны, поскольку привыкли повсюду видеть врагов, даже там, где их нет и в помине, а потому кончают свои дни в полном одиночестве. Именно его мне и следует опасаться в первую очередь, ведь если он и впрямь решил от меня избавиться, рано или поздно он это сделает.