Я - подводная лодка!
Шрифт:
Противоборство огня и средств тушения в точности копирует диалектику брони и снаряда. "Дурная бесконечность", как определил бы её Гегель, ибо война "льда и пламени" идет с переменным успехом и никогда не завершится вечной победой. Современный корабль есть оружие обоюдоострое, опасное не только для врага, но в немалой степени и для того, кто им владеет. Моряки, однако, никогда не были фаталистами. По воле волн плыли лишь их трупы, но не они сами. Бороться со стихиями (в том числе и огненной) всегда было профессиональной обязанностью мореплавателя, его уделом, его судьбой. Сегодня есть корабли, на которых арсенал средств борьбы с огнем не уступает по разнообразию и количеству боевому вооружению. Это спринклеры и огнетушители всевозможных зарядов, системы затопления и орошения, химическое и пенное тушение. Увы, порой и вся
Можно ли было избежать этого "врожденного порока"?
Недавний командир стратегического ракетного подводного атомохода капитан 1-го ранга Э. Рыбаков рассказывал, как после первых выходов нового корабля в море он и его коллеги составили объемистый список замечаний по обнаруженным недостаткам различных систем с предложениями по улучшению их на строящихся лодках этой серии. Список передали в ведущее КБ. И что же? Ничего. Ответ по своему смыслу сводился к удручающей сентенции: "Берите то, что есть". Диктат судостроительной монополии здесь столь же вредоносен, как и диктат всех остальных безальтернативных фирм.
Из всех человеческих страхов самый острый - страх удушья. Без еды человек может жить неделями, без воды - сутками, без тепла - часами, без глотка воздуха не проживет и пяти минут.
Отсек подводной лодки, помимо всего прочего, - это резервуар для дыхания, где один дышит тем, что выдыхает другой, где общие вдохи и выдохи мешаются, как струйки пота на плечах, налегших на аварийный брус. Воздух здесь один на всех, как вино в братине. Отмерен он скупо, и в любую секунду - полыхни пламя - в горло хлынет раздирающий легкие ядовитый дым. Неспроста каждый из экипажа, от командира до кока, не расстается в отсеках с пластиковым футляром па боку, куда упрятаны дыхательная маска и регенеративный патрон. Запаса кислорода в ПДУ - так называется персональное дыхательное устройство - хватает лишь на первые минуты пожара, чтобы успеть включить систему тушения, добежать, найти и надеть индивидуальный дыхательный аппарат. И так все долгие месяцы плавания: оранжевый футляр ПДУ всегда под рукой, как фляжка с водой у солдата на поясе...
В странах с мало-мальски развитым подводным флотом к морякам глубин всегда относились с особым уважением. И даже вставали в присутственных местах при виде человека в форме подводника. И только в нашей стране, мир для которой зиждется на черных спинах атомарин, к жертвенному и весьма немногочисленному племени подводников привыкли настолько, что уже не о почестях речь, а о самом необходимом - крыше над головой...
АВАРИЙНАЯ ТРЕВОГА
Первым заметил беду, как ему и положено, вахтенный механик. В то утро им был командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Вячеслав Юдин. В 11.00 по распорядку дня был объявлен подъем для первой боевой смены, третья готовилась к обеду. Только что вахтенный офицер капитан-лейтенант Верезгов принял доклады из отсеков. Гортанный кавказский голос доложил из кормы:
– Седьмой осмотрен. Сопротивление изоляции и газовый состав воздуха в норме. Замечаний нет.
Это были последние слова старшего матроса Надари Бухникашвили. По всей вероятности, он погиб сразу же, как только вспыхнул объемный пожар. Даже не успел дотянуться до рычажка "лиственницы" - микрофона межотсечной связи.
В необитаемом седьмом отсеке он был один. Он один лишь видел, что полыхнуло и как... Надари Отариевич Бухникашвили, командир отделения машинистов трюмных, специалист 1-го класса... Черноусый худощавый парень, родом из Гагры. Он не был пляжным мальчиком, каких немало в курортном городе. Металлист, но не из "хэви метал". Руки его, привыкшие к тяжелому металлу слесарных инструментов, умели нежно держать гитару. Она осталась в каюте второго отсека вместе с "дембельным альбомом", для обложки которого Надари вытачивал из плекса белого медведя на льдине и цифры "1986 - 1989" годы службы на флоте.
11.03. На пульте вахтенного механика выпал сигнал:
"Температура в 7-м отсеке больше 70°". Юдин немедленно доложил командиру.
– Аварийная тревога!
Торопливый клекот ревуна взметнул всех, кто ещё просыпался. Звонки и ревуны на боевой службе подаются лишь в крайних случаях. Учебные тревоги, чтобы не нарушать звукомаскировку всегда скрытного плавания, объявляются лишь голосом.
Заместитель командира дивизии капитан 1-го ранга Б. Коляда, старший на борту:
"Я выскочил из койки, натянул брюки и бросился в центральный пост. Куртку и ПДУ надевал на бегу.
На ГКП (главном командном пункте) уже были командир лодки капитан 1-го ранга Ванин и инженер-механик капитан 2-го ранга Бабенко. Бабенко лихорадочно запрашивал аварийный отсек: "Седьмой, седьмой!.." Седьмой не отвечал. Я спросил:
– Люди там есть?
– Старший матрос Бухникашвили. На связь не выходит.
– Командир, давай ЛОХ1 в седьмой!
Ванин помедлил несколько секунд, надеясь, что Бухникашвили ещё откликнется. Он не хотел верить, что Надари уже нет. Командир с лейтенантских времен знает, что дать фреон в отсек, где находятся люди, все равно что пустить газ в душегубку, - верная смерть. Но Бухникашвили не отвечал. Медлить было нельзя.
– Дать ЛОХ в седьмой!
– приказал Ванин и прикусил губу. С этой секунды можно было считать, что матроса нет в живых. Мы надеялись, что это будет единственная жертва..."
На сигнальном пульте загорелся мнемознак: "Дал ЛОХ в 7-й отсек". Это мичман Колотилин, техник группы дистанционного управления, включил из смежного шестого отсека станцию пожаротушения.
Обычно фреон - летучая жидкость - тушит любой огонь, накрывая очаг горения плотной газовой шапкой. Этот добрый джинн не раз выручал подводников - и дизелистов, и атомоходчиков. И все бы тем и обошлось, если бы пожар не разгерметизировал трубопровод системы воздуха высокого давления. Отсек сразу же превратился в подобие мартеновской печи. Мощное давление заглушило впрыск фреона, раздуло пламя сжатым воздухом.
В корме бушевал тысячеградусный, многажды спрессованный и оттого ещё более яростный огонь, а на табло в центральном посту светился знак: "Температура больше 70 градусов". Других приборов, показавших бы, как высоко скакнули в отсеке температура и давление, на пульте не было. Но вскоре и без них стало ясно, что пожар необычный... Из шестого отсека мичман Колотилин сообщил тревожную весть:
– Наблюдаю протечки дыма...
Через несколько секунд и в шестом хлестнула огненная струя,
– Центральный!
– рвался из динамика голос Колотилина.
– Выброс гидравлики из-под правого турбогенератора. Бьет, как из огнемета... Трудно дышать... Прошу разрешения включиться в ИП!
– Добро!
Даже если он и успел натянуть ИП - изолирующий противогаз, то незамысловатый аппарат мог спасти его лишь от дыма, но не от огня. Шестой наддулся и тоже превратился в полыхающую топку. Немедленно остановили правый турбогенератор. Левый остановился сам. Тут же сработала автоматическая защита реактора. Замер гребной вал. Подлодка лишилась хода. Потерять ход на большой глубине - смертельный номер: под корпусом субмарины исчезает подъемная гидродинамическая сила, несколько секунд инерции - и провал в бездну. В эти критические мгновения рок, и без того слепой, просто взбесился. Из пятого успели прокричать: