Я пролил твой мохито в школьном туалете

Annotation

Летуновский Алексей

Летуновский Алексей

Я пролил твой мохито в школьном туалете (2012-2014)

А. Летуновский

"Я пролил твой мохито в школьном туалете"

– --

у озера

Настроения неба

Фотограф

Директор

Дебил

Македония

Дезертир

Клен и синица

Объяснительная

Сладкие вафли

Тётя

Сверчки

– --

"y озера"

А в сгоревшей квартире они не решились оставаться до утра и через темный переулок в промозглой атмосфере они выбежали на трамвайные пути.

– Вон, трамвай, - крикнул парень в черных волосах с хохолком, полосатыми штанами и в мятой изумрудно-серой толстовке.

Подождав, пока ржавый в темноте трамвай начнет проезжать мимо, парень схватил за рукав девушку в рубиновой полосатой курточке, рваных джинсах и перемазанной беспорядком прической, ускорился и схватился за пухлый железный зад трамвая, подтянув к себе девушку.

– Держись.

Мимо стали пролетать темные сопливые заборы.
– Поехали к озеру!
– предложила девушка, пытаясь расслабиться от волнения и проверяя, надежно ли она зацепилась.

Парень кивнул и через заднее запотевшее окно посмотрел в салон трамвая. В нем сидели обыватели. Они курили гнилые папиросы и плакали так, что из множественных щелей трамвая только капали девственные ручейки.

Парень захохотал и откинулся назад, закрыв глаза. Так он стал похож на виляющий хвост ржавой машины. Пару капель слезобывателей попали на кеды девушки и прожгли их насквозь. Она зашипела от слабой боли.

Озеро было огоpожено забором, впрочем, как и все вообще здесь. Они стали перелезать и забор проломился под.

Парень выругался, а девушка засмеялась. Он отряхнул ее, взял за рукав и потащил через грязные канавы слизи к берегу. На озере плавала темно-белая пленка свежего льда. Девушка окинула взглядом пояс озера из множества желтых точек, окруженных светло-голубым ореолом - это горели души обывателей в квартирах.

– Ты видишь звезды? Их так много, - сказала она, посмотрев на дырявое черное полотно неба.
– Я вижу только мутные белые точки.

– Сейчас. Девушка отломила маленький кусочек льда, разделила его на две половинки, протерла песком и поцеловала на прощанье.
– Держи. Он надел две пластинки льда на глаза и все вокруг стало четче.
– Теперь видишь?
– спросила девушка.

– Теперь я вижу простые белые точки.

Она улыбнулась и, расправив руки птицей, глубоко потянулась в пространство вокруг.
– Чую запах булок, - заворчал парень.
– Там будка стоит, что ли.
– Сейчас бы съесть одну!

Парень взял ее за рукав и потащил к будке. В ней сидел толстый угрюмый пекарь и, подложив руку к щеке, мечтал. Щелкнула печка и пекарь взял оттуда свежую булку. Он вдохнул ее пресное тело и начал есть. А затем достал из штанов тесто и на черном подносе смастерил фигуру булки. Сунул ее в печь и стал мечтать.

Они прижались к боковой стенке серой будки, парень провел указательным пальцем по ее губам так, что она не смогла выдавить и слова. Он вытащил из штанов пистолет и как только печка щелкнула вновь, он предстал перед пекарем с пистолетом. Пекарь держал в руках готовую булку и скучно смотрел на парня. Парень протянул исцарапанную руку и взглядом приказал пекарю. Тот не повиновался, лишь с укором глядел на парня. Тогда парень схватил булку и ринулся бежать. Пекарь остался на месте. Он достал из штанов тесто и продолжил мечтать.

Лед в глазах растаял и вокруг вновь стало мутно. В лысом залесье они нашли дерево растущее вдоль земли и, вслушавшись в вакуумную тишину, выдохнули. Девушка сьела булку и прилегла на его плечо. Он услышал через миг девушки сопенье, достал пистолет и стал тихо, пытаясь не разбудить ее нутро, стрелять по луне.

Луна поначалу сворачивалась в разные фигуры, а запыхавшись и лопнула. Ее огромные осколки ринулись в озеро. Они упали в озеро и вся озера вода ринулась вверх из озера. Ее вмиг засосали редкие облака.

Парень улыбнулся: завтра будет дождь.

"Настроения неба"

Знаю я такие коридоры. Только вот эти коридоры не в зданиях, да и не служат коридорами-то, в общем и целом. Эти коридоры вполне можно называть тропинками, или - забористо и пафосно- дорогами. Вот такая дорога пролегала километра на два вглубь в лесную хвойную чащу под проясняющимся небом. Знаю я такое небо. С одного взмаха взглядом кажется, будто бы это небо затянуто серой простыней и потихоньку да помаленьку напоминает о том, что уже ничего не будет как прежде, а то, что происходит сейчас, затянется и втянется в зыбучие пески-снега января, которые потом растают и станут просто песками, а потом чрез них трава вырастет, но все равно они затянут, и об этом напоминает небо с первого взгляда. Но я люблю всматриваться в небо подолгу и поэтому я вижу прояснения. Еле заметные черточки, трещины, щелки и норки, сквозь которые виднеется синева субботнего дня. И очевидно то, что серая пелена еще может сорваться, порваться, скататься скотчем в нерасправляемый рваный ком, который можно кинуть в урну для таких же серых небесных комков из полотен. Я знаю такие урны. По ночам у них светятся таблички, таблички с указанием того, что творится внутри таких урн. А именно там, в этих безнадежно желтых урнах томятся адом серые небесные полотна. Я задерживаю взгляд на урне буквально секундой, а затем устремляюсь взглядом в двухкилометровую даль лесного коридора. Я совсем-совсем не вижу конца и края этого хвойного чудовища. В этом коридоре нет абсолютно никаких срезов, развилок и поворотов. Чистая, прямая заснеженная дорога. Снег плотно прилегает к земле и не проваливается под ногами, а даль - даль скрыта под снежным туманом. То и дело я поглядываю на небо, засекая время на треск свежих щелей и разбуравливанье опытных. Руки ладонями сжимаются в кулаки, а коридора практически не видно, лишь где-то шумит лыжник, орудуя лыжами, да слышатся далекие голоса собак. Я знаю таких собак. Голодные, мерзкие твари с облезлой кожей. Мерзость и страх несут они, тем более в пелене из снега эта вся атмосфера чувствуется мурашками и обильным потом.

И тогда я натыкаюсь на кроткую железную дверку в двухэтажном здании, с крылечком и табличкой "здравпункт". А у дверки дышит собака, почесывая снежной завесой свой длинный облезлый язык. Чувствуется угрюмое рычанье в глуби тумана, а лыжник все орудует лыжами, и я уже совсем-совсем не обращаю внимания на небо. Какое оно там? Было ли в думах по мне? Скорей всего, небу просто напросто похуй.

Я совершаю попытку открыть дверь здравпункта и собака с порога кидается на меня, вцепляется в пах и разрывает все к чертовой матери, а из тумана прибегает на зов клыков вся свора и все эти мерзкие облезлые твари вцепляются во все, что можно ухватить наостренными клыками, на которых остались ошметки их завтрака.

Лыжник подбегает, снимает лыжу с левой ноги и пытается отстреливать лыжей собак, одной за другой, но из снежных тюлей выпрыгивают скалоглазые бурые медведи весом под три-четыре тонны и давят лыжника, превращая его лыжи и шапку в его в крошечный след на огромном поле лесной мохнатой чащи.

Я смотрю в небо и понимаю, что не угадал его сегодняшнего настроения.

"Фотограф"

Однажды утром Фотограф проснулся, и стал смотреть на пустую стену в некрасивых обоях. Он вдруг заскучал с утра и от утренней скуки включил радиостанцию, по которой крутили только одну мелодию - скрип качающихся качелей. Фотограф посмотрел в окно - из окна виднелось недостроенное двухэтажное кирпичное здание, по крыше которого ходили мужики в тулупах. Туда-сюда. Как качели под скрип ходили мужики.