Я промазал, опер – нет

Колычев Владимир Григорьевич

– С языка?! Сорвалось?.. С вашего языка?

Так, блокирующая оболочка в памяти затрещала по швам. Давай, Петрович, напрягай извилины, может, и родишь трассирующую мысль... Видимо, от умственного напряжения выражение моего лица стало таким же невменяемым, как у собеседника. Может, потому и дернула меня Бесчетова за рукав.

– Вы знали тех людей, которых убили в лесу!

Все-таки я выстрелил! Потому что вспомнил наш разговор с Хворостовым, когда он приходил снимать меня с должности. Тогда, чтобы, помимо прочего, обосновать свое решение, он упрекнул меня в том, что из-за меня погиб киллер. Тогда, помнится, Гнутьев сделал ему внушение,

после чего подполковник сказал, что действовал я, в общем-то, правильно. И еще он добавил, что немного знал погибшую семью. И сказал, что это неважно... А может, именно это и важно!

– Каких людей? – тряхнув головой, спросил Хворостов.

– Семья Коротеевых. Отец, мать, младшая дочь – их киллер убил. Осталась только старшая дочь...

– Да, да, Коротеевы... – с трудом осмысливая наш разговор, кивнул подполковник. – Мы с Леной к ним в гости ходили...

– Вы их знали?

– Ну, если в гости ходили...

Краем глаза я увидел идущих к нам рубоповцев, Глыжина и с ним Пригожих. Бесчетова тоже их заметила, но в отличие от меня на месте она не осталась и ревностно перегородила им путь, не подпуская ко мне. Похоже, она почувствовала, что я нащупал ниточку, дернув за которую можно было распутать клубок заказных убийств. А ей вовсе не хотелось отдавать РУБОПу зачетную галочку в показателях раскрываемости убийств.

– А откуда вы их знали?

– Лена с ними познакомилась. Она в Москву с ними ездила, экскурсия там была... Извини, капитан, мне нужно немного побыть одному...

Хворостова трясло как в горячечной лихорадке, в лице ни кровинки, подбородок нервно подрагивал. В заторможенном ритме он повернулся ко мне спиной, на негнущихся ногах направился к своей машине. Только тогда Дарья Борисовна подпустила ко мне взбудораженного Никиту. Вернее, она просто не в состоянии была его удерживать.

– Здорово, Петрович! Опять заказуха? – в привычной своей беспардонной манере прогрохотал Глыжин.

– Как видишь.

– Да вижу... Хворостова жену застрелили, да? – спросил он, едва заметно кивнув на «Тойоту».

– Застрелили... Все тот же длинноногий в синей куртке и очках...

– Ну да, длинноногий, – из глубины раздумья отозвался он. – Высокий и худощавый?

– И это было.

– Что ж, тогда выходит, что Заварский не только Меднянского заказал.

– А ты уверен, что Заварский его заказал?

– Хотелось бы верить, – озадаченно поджал губы Глыжин.

А мне хотелось поделиться с ним своими соображениями, на которые навел меня Хворостов. Но стоящая за Глыжиным Бесчетова заговорщицки подмигнула мне и для большей убедительности нахмурила брови.

– Думаю, не все так просто, – покачал я головой.

– Похоже на то... Кстати, Хворостов у нас и высокий, и длинноногий.

– Вот им и займись, – совсем не весело сказал я.

– Алиби у него спросил?

– Я что, враг своим барабанным перепонкам?

– Ну да, можно и нарваться... Но я все равно спрошу.

– Лучше не сейчас.

– Да, дела… прямо эпидемия какая-то заказных убийств.

– Если свирепствует такая эпидемия, значит, кому-то это надо.

– Кому?

– Вам это дело тянуть, вам и думать.

– Так мы и вас подпряжем, – игриво глянув на Бесчетову, сказал Глыжин.

– А мы сопротивляться не будем, – лукаво улыбнулась она. – Только если мы найдем убийцу, в зачет это пойдет нам, а не вам.

– А вот ревность – это не хорошо, э-э...

– Дарья Борисовна.

– Не хорошо, Дарья, ревновать...

Хотя для дела это, конечно, полезно... Давайте договоримся, вы меня в курсе держите, а я вас, ну, если вдруг там косточка в земле какая.

– Договорились, – кивнул я.

Показатель раскрываемости нашего отдела меня уже мало интересовал. Главное, киллера найти, а через него заказчика. И не так уж важно, кому достанутся лавры... Но в то же время хоть как-то, но я проникся солидарностью со своей начальницей, а она очень хотела срубить палку в отчетность. Поэтому я и не стал делиться с Глыжиным информацией, полученной от Хворостова, но которую я по праву мог назвать своей интеллектуальной собственностью. К тому же пока еще неясно, какое отношение поездка в Москву могла иметь к убийству.

Поездка в Москву...

– А ведь и Меднянский был в Москве! – озаренно протянул я, глядя, как майор Глыжин склоняется над трупом потерпевшей.

Он не мог слышать меня, да и я говорил не для его ушей.

– Меднянский?! – заинтригованно вскинулась Бесчетова.

– Да, недавно ездил. На экскурсию. Путевку где-то выиграл и поехал... Надо бы и насчет Моносеевой пробить, соседка ее может знать. Но ты сама к ней отправишься.

– Почему я? – не очень-то возмутилась начальница.

– Потому что я сексуальный агрессор.

– Это ты на что намекаешь? – Дарья Борисовна изобразила страх передо мной, но вышло это у нее совсем неубедительно.

И улыбка предательская на губах выступила.

– Я не намекаю. Вы сами говорили, что я сексуально домогался гражданки Чижовой.

– Да, кажется, было такое.

– Поговорите с ней, узнаете, можно ей верить или нет.

– И поговорю.

– А я, пожалуй, с Багеровым поговорю. Может, зря мужик мается...

– Мается, – кивнула Дарья Борисовна. – И ни в чем не признается.

– Потому что невиноват. Хотя все может быть...

– Его уже в СИЗО перевели, – напомнила Бесчетова.

Увы, но все занозы в деле об убийстве Моносеевой втыкались в тщедушную плоть Багерова. Все сходилось на нем. И половой контакт был с бывшей женой накануне происшествия, и время, когда он покинул квартиру, примерно сходилось с моментом убийства. Примерно, потому что погрешность в установленном времени смерти составляла не меньше часа, а за такой промежуток много зла можно натворить. К тому же он действительно мог претендовать на квартиру бывшей жены, потому что до сих пор был прописан там. И хотя орудия убийства не нашли, Багеров был взят под стражу, следователь прокуратуры предъявил ему обвинение и отправил в следственный изолятор.

Глава 8

К тюремным стенам я привык так, как свыкается врач с больничными палатами с их казенной убогостью и угнетающими запахами болезней. Но может ли привыкнуть врач к тому, что его пациенты время от времени умирают... Мог бы я быть уверенным в том, что заключенные несут справедливое наказание… Запах кислой баланды, прогорклый дух безнадежности действовали мне на нервы так, будто я сам содержался здесь на казенном пайке.

Я сидел за облупленным столом в помещении для допросов и смотрел на сизых голубей, сидевших на телевизионной антенне. Такие же птички не так давно испачкали мне куртку, но сейчас, вспомнив этот случай, я лишь улыбнулся. И подумал, что на этих голубей могут смотреть арестанты из своих камер. Что думают люди, глядя на них, что вспоминают, какие надежды питают? Может, ждут весточку с воли по голубиной почте?..