Я родом из страны Советов

Кулаков Иван

Нас тогда командиры подготавливали к выходу на фронт: в любое время могла поступить команда «На фронт», а мы же не готовы были, вещи не собраны, а надо оставить землянки пустыми. И вот мы так тренировались: ночью вдруг «Тревога!», все соскакивают, одеваются, выходят в строй… Проходим в строю километров пять, а тут – «Отбой! Ложная тревога». Мы и привыкли так. Однажды сказали нам: «Тревога!», а ребята говорят, мол, опять сейчас только на два километра, некоторые и не одели фуфайки, портянки, не стали брать ничего… А это была тогда самая настоящая тревога.

Долго тогда шли по снегам, миномет везли на лыжах, а не на спине несли. Очень уставали – 50-55 минут пройдем, отдыхаем…

Фронт уже недалеко

был, и нам сказали, что к вечеру мы должны занять позиции, окопы. Солдаты, которые раньше это место держали, уже ушли, и тогда мы начали там приспосабливаться. Наш окоп – это передовая была, значит впереди нас уже никого нет. А в километре от нас уже немецкие траншеи были. Нам сказали, что пойдем в атаку – значит надо стоять и ждать. Сказали, сначала будет артподготовка – минут 30 все наши пушки-минометы стрелять будут по немцам, выбивать живую силу и технику. А потом – три красных ракеты – начало выступления. Тогда «Идти в бой» говорили только офицеры, солдаты говорили «Идти в атаку». Разные термины были. Рано утром нас собрали всех, дали сухой паек, горячим накормили… Многие весь поек съедали за раз – все равно в бою убьют или ранят… Когда уже стало рассветать – офицеры стали подходить, вокруг меня писарь все время ходил. Настроение было паршивое… Поступила команда – минометы зарыть в снег, и мы, минометчики, были как рядовые солдаты. Так нужно было. Ну мы минометы зарыли и стали рядовыми пехотинцами. Сидим в окопах ждем, все в себя ушли – убьют, наверно… В атаках очень многих убивали, редко когда человек два раза ходит в атаку. У всех солдат тогда винтовки были большие, а нам, минометчикам, дали карабины – они поменьше, с ними двигаться удобнее. Карабин у меня был новенький, черненький – даже смотреть на него приятно было! Сидим, тихо, офицер ходит, где-то стреляют… И все надеются, что их не убьют, любого другого могут убить, а меня – нет… И команда – идти и смотреть на командира, что он делает – то и ты делай. А пока сидим, ждем, солдаты и говорят друг другу: «Вот адрес запиши. Если убьют меня, а ты жив будешь, бате моему расскажи… Не забудь только». И я так просил. И меня просили. Но я почему-то никогда никому не писал потом – при ранении все потерял. Но был случай, когда я встретил сына погибшего товарища, рассказал ему об отце, а он даже не знал, как тот погиб…

Раздали гранаты, патроны – тогда словно все еще было далеко от сражения. А вот когда сказали «Примкнуть штыки» – так неприятно стало, значит начало уже, сейчас убивать надо будет или тебя убьют… Страшно стало. Артиллерия стреляет уже, а ты ждешь, когда они закончат, потому что тогда уже нам надо идти. А потом – три ракеты.

И нужно вставать уже, а никто не хочет… Тогда медали даже давали тем, кто первыми вставали из окопов… Я вижу, что кто-то уже побежал, а сам я почему-то затормозил, тут подбегает этот писарь, начинает меня подталкивать, смотрю – я уже вроде как последний. Испугался – отставать нельзя, обратно уже тоже не побежишь, надо только вперед, ну и – бегом… Смотрю по сторонам: слева – разрыв, справа – разрыв… Что делать?.. Вижу, товарищ упал. Что случилось? Почему упал? А рядом солдат уже кричит мне: «Беги давай! Чего смотришь?» Потом командира убили… Сперва как будто он лег – значит все должны ложиться, потом уже командование передали, ну и снова вперед. Сначала мы бежали быстро, потом устали, а уже к немецким окопам подбегать надо, там не видно ничего из-за взрывов, вся земля черная… А нам сказали, что в окопах немецких задерживаться нельзя, надо их перепрыгнуть и идти дальше – взять там деревню в полутора километрах от окопов… А если там немцы еще остались, так их добьют солдаты, которые за нами идут… Я к окопам подбежал, надо уже перепрыгивать, а они-то широкие, их еще и снаряды разбили, разровняли… И внизу два солдата-немца лежат – то ли ранены, то ли

убиты… И что делать? Перелезать страшно… Тут смотрю – рядом справа солдат наш бежит, мой товарищ Бывалый, кричит что-то, мне рукой машет налево… Я посмотрел налево. А там эти окопы досками перекрыты – можно перебежать. Я туда и побежал. И тут смотрю – из окопа бежит офицер немецкий с пистолетом в вытянутой руке, бежит к своим солдатам по траншеи… Он не посмотрел наверх, и я его первым заметил. И сразу пульнул в него. Я тогда все наставления забыл – как винтовку держать нужно, как стрелять правильно, про отдачу от винтовки забыл… Прямо как держал – так сразу и пульнул. Офицер упал, а я побежал дальше. А за офицером еще бежали его солдаты, я их и не заметил. Тогда мой товарищ туда гранату кинул… Окопы мы перебежали, и дальше… И вдруг слева пулемет заговорил. Мы все без команды залегли, лежим – куда деваться?.. А я вижу метрах в пяти немец убитый лежит, я к нему подбежал и за него от пуль спрятался. Он на животе лежал, а я его на бок перевернул, чтоб повыше было – тело-то быстро повернулось, а голова медленнее… Я тогда так испугался – думал, он живой еще – и как прыгну от него назад. Винтовку тогда потерял… А как же солдат без оружия?.. Я обратно подбежал, винтовку схватил и опять назад… Смотрю – а там воронка от снаряда, я туда и прыгнул. Мы потом там лежали, пока тот пулемет ни уничтожили. Потом опять вперед, мы даже уже не бежали, а почти что шли по снегу… Там же еще воронки везде, говорили, мины есть, но я ни одной не видел. Как попадается воронка – в нее сразу прыгаешь, там прячешься от разрывов… А деревню тогда без боя взяли – немцы-то убежали все. Надо заметить, что воронок от разрывов снарядов, в которых можно спрятаться как следует, было очень мало. В основном были мелкие воронки – от разрыва маленьких снарядов.

Прибежали наконец, устали. Всех построили, и оказалось, что нас совсем мало… Мы тогда все сидели у дома на дровах, уставшие, надломленные. А потом у нас свой «Теркин» местный нашелся, шутил, и все начали смеяться – напряжение снимать. Потом приехал старшина, привез кухню, начали нас кормить, водкой поили. Никакой нормы не соблюдали. Убили многих – старшина заплакал, он добрый был у нас, все говорил: «Как же вас мало… Ешьте сколько хотите, водки сколько хотите пейте». Поставили бидоны с водкой – мы ее прямо кружками пили. И потом так получилось, что все солдаты стали очень хорошо друг к другу относиться, называть друг друга стали не по фамилии, а по имени – «Мишка», «Ванька»… Все добрые стали, довольны, что выжили.

Вообще наш полк не очень здорово пострадал, вот только нашей роте досталось… Много у нас погибло. Вот так я первый раз ходил в атаку. Неприятно, конечно. И надо идти, и все идут. Сначала боялись все, а уж там когда выскочил из окопа – то только вперед. Назад никак нельзя.

Потом наш полк переформировали, и уже в конце февраля 1942 года мы второй раз пошли в наступление.

После того, как мы взяли эту деревню без боя, нас скомпоновали и повезли в те же леса. Военную подготовку мы проходили там такую же, как и прежде, только я был уже не минометчиком, а рядовым в пехоте. Вскоре нас снова направили на передовую.

К утру мы пришли на местность, где недалеко находились немцы. Было наступление, и наши войска продвигались вперед. Естественно, были потери – войска сменялись, одни уходили из боя, другие продолжали наступать. А нас привели в какие-то болота и сказали там окапаться. А что там окапываться? Болота есть болота – там земля вся промерзла да еще с водой смешалась, и все в снегу. Мы снег откопали и залегли. Сначала никакой стрельбы не было, а под утро ни с того ни с сего началась сильная стрельба… А мы все лежали и ждали команды продолжать наступление. А немцы, видимо, здорово сопротивлялись, и наши долго не могли набраться достаточно сил.

Конец ознакомительного фрагмента.