Я родом из страны Советов
Шрифт:
А потом случайно посмотрел наверх – там береза маленькая раздвоилась, а в этом раздвоении лежала консервная банка. Я еле-еле ее достал, посмотрел – а там примерно на четверть консервированного мяса. Я очень обрадовался. А еще до того, как найти эту консервную банку, я нашел колбы с пакетом с противоипритной жидкостью. Иприт – это боевое отравляющее вещество. Наша разведка узнала, что немцы могут применить отравляющие вещества, и у нас были изготовлены противоотравляющие вещества – их раздавали всем в армии. Иприт действовал при попадании на кожу – появлялись язвы и человек выходил из строя. В противоипритном пакете был колпачок, ампула с жидкостью желтовато-красного цвета (ею нужно было протирать зараженные участки тела). Но я-то по химии и ГСО тогда уже знал, что там находится чистый
Наученный горьким опытом, в тот раз я уже запомнил, откуда пришел, и наметил, куда мне нужно идти дальше. Там недалеко на маленькой поляне был стог сена, не очень большой, но хороший. К вечеру я устал и зарылся в этот стог спать. Утром проснулся, вылез из стога, смотрю – а вокруг много следов звериных. Наверно, это были волки или дикие собаки. Ну потом я, голодный, ходил-ходил и вышел наконец на какую-то опушку рядом с речкой. Там я залез на дерево и огляделся – где поля, где немцы уже есть. Тогда я и увидел деревушку примерно в двух километрах оттуда. Деревушка приземистая, да еще и снегом все припорошено – очень плохо видно было. Я долго думал, идти или нет в эту деревню, и в конце концов решил пробраться туда незаметно. И как-то так получилось, что я вышел прямо на середину деревни, смотрю: справа и слева этой деревни бегут ко мне… Сначала не понял, кто это бежит, а потом оказалось, что это немцы. Что делать? Обратно бежать уже поздно, ну я на месте и стою. Они добежали, сняли с меня шапку – мол, наверно, партизан, но я тогда был нестриженным, и они поняли, что я не партизан. А потом зарядили автоматы и повели меня в эту деревню. Привели меня в какую-то избу, и там я очень долго ждал какого-то маленького начальника. Наконец начальник пришел, солдаты откозыряли ему, и он начал меня спрашивать на ломанном русском языке.
Я, конечно, ничего не понимал, он злился, потом пришел переводчик – украинец – начал переводить. Меня допросили, потом они позвонили куда-то и сказали, что поведут меня к более важному начальнику, потому что я был из Москвы. Москву немцы тогда еще не взяли и потому очень интересовались, что там и как – в основном про это спрашивали. Я остался сидеть, они вышли, а снаружи стоял часовой… И тут русские женщины – все же какие они у нас, русские женщины! – приносят мне кружку молока и кусок хлеба, мол, на, сынок, поешь, поди, есть-то и нечего было. А и правда так. Я подкрепился там. Все-таки есть хорошие люди у нас.
Потом пришли автоматчики и меня перевели в другую деревню. Там начальник большой и переводчик хороший – они долго-долго меня допрашивали: карту Москвы принесли, мол, покажи, где там что находится, где стоят укрепления… А откуда я знаю?.. Я же никуда не ходил, только работал. Знал только, что на Крымском мосту были какие-то укрепления, ну и показал. А о том, что я знаю немецкий язык, я никому не говорил. В общем допрашивали меня. А я дурак такой же, как в кино показывали, патриотизм там свой показывал, кичился, а могли и убить сразу. Война же…
Часам к четырем меня с двумя конвойными отправили в другую деревню. Даже не в деревню, а в село – там церковь была. По дороге я думал, что меня сейчас, наверно, расстреляют, и все мои мысли были направлены на то, чтобы как-нибудь сбежать. А со мной два немца шли – они вроде уже старики, и ружья у них неновые. И вели они меня не как полагается вести пленника – ружья несли за спиной, разговаривали между собой, в конце концов я и вовсе рядом с ними шел. Направо был лес. Я убежать думал, а как тут убежишь? Сугробы уже большие были – я и десяти шагов сделать не успею, поймают меня вдвоем. Так и привели они меня в ту деревню. А на конце деревни, как потом я узнал, стояла ветлечебница – там лечили лошадей еще до того, как немцы пришли. Эта ветлечебница представляла собой такую длинную конюшню – барак метров 50 в длину – с маленькими окошечками вверху, а внизу – солома. В какой-то маленькой комнатушке, которая
А этот человек рассказал, что в один день всех остальных на машине увезли до станции, а оттуда в Германию на работы – за три дня в этой ветлечебнице скопилось человек 50, и их всех увезли, а сам он остался. У этого мужчины продукты были: мешок картошки, лук, сухари. Когда я с ним познакомился, он мне и говорит, мол, давай я тебе поесть дам, а ты будешь со мной ночью стеречь мои продукты. Я согласился.
К вечеру народу еще прибавилось. Снаружи лечебницы стояли часовые – кто у входа, а кто вокруг ходил. Немцы ночью с фонарем ходили и проверяли, нет ли убежавших, все ли пленные на месте.
На следующий день пришел немец и сказал, что нас забирают на работу, и нас повели в то село, где церковь была. Этот немец, наш конвоир, был довольно молодой – лет 30-35, и человек он был совсем не военный: ремень у него был завязан, как у крестьян, с собой носил какое-то старинное ружье, причем, носил его очень неумело, наверно, никогда даже не стрелял. Видимо, у немцев уже не хватало настоящих военных… Привел он нас к хорошему красивому дому. Мы там стояли-стояли, и наконец пришел наш прораб – он был русским. Дело было в том, что все большие немецкие начальники старались выбрать себе дом получше и там останавливались, а прежних жильцов выгоняли к соседям или еще куда-то. И в этих домах они делали себе бомбоубежища – полностью открывали пол и вырывали там глубокую-глубокую яму. Ну вот наш бригадир и заставлял нас это делать. А потом, когда мы землю выкопали, они нашли плотников, чтобы досками все это обставить и еще лестницу сделать. Мы и бревна носили. Таким образом. Когда наши начали бы бомбить, немец хоть прямо в трусах мог бы там и спрятаться. Там же и буржуйка была.
Когда мы были там – нас 10 человек и немец – я все время искал способ, чтобы сбежать. А немец-то все говорит, рассказывает, мол, это сделай так, это положи туда… А его никто не понимает. Как-то раз он разозлился сильно из-за этого, кричал, ругался, а у меня вырвалось случайно, и я сказал по-немецки: «Они не понимают». Он сразу так встрепенулся: «Ты знаешь немецкий язык?!». Ну а куда мне уже деваться?.. Я ему: «Говори медленнее». Он меня с работы отстранил и со мной все разговаривал. Я ему сказал, что я с Москвы, он начал спрашивать что там да как, потом тоже рассказал про свою родину. Он был преподавателем младших классов и действительно даже стрелять совсем не умел. Так мы разговаривали, а я ему постоянно повторял: «Говори медленнее».
Однажды я захотел в туалет и пошел в соседний наполовину сгоревший дом – там, видимо, раньше скот был… И вдруг чувствую – что-то вкусно пахнет. Я принюхивался-принюхивался, а потом по принципу тепло-холодно наконец нашел под досками сгоревшую корову – мясо там такое поджаренное было, обгоревшее. А рядом с этим местом еще собачье следы были – значит, собаки туда приходили и ели там. Тогда я ножиком отрезал мяса, наелся, потом все это закрыл, чтобы собаки туда не залезли, и место это запомнил. Потом я еще не раз туда ходил.
На следующий день пришла новая партия рабочих. Среди новых людей я заметил русских офицеров – у меня был очень хороший слух, и я это определил по их разговорам. Я понял, что они хотят захватить немцев, которые нас стерегли, и с их же оружием убежать. Тогда я и решил с ними познакомиться.
Вечером, когда мы пришли с работ, немцы велели готовить ужин. За конюшней были поля с неубранной картошкой и репой, нам принесли котел, сказали копать на поле и готовить это на костре. Человек пять из нас это делали, а потом приносили в конюшню, и все пленные это ели. Получалось совершенно невкусно, без соли, но все были голодные и поэтому ели. А я еще от той коровы мясо припасал – привязывал на веревочке под пальто.