Я - Русский офицер!
Шрифт:
В процессе такого импровизированного помыва, он так увлекся своей гигиеной, что на мгновение даже утратил свою бдительность. Закрыв глаза, он «жирно» намыливал голову так, что густая пена текла по его лицу, срываясь с подбородка в таз. В эту минуту, он забыл о своей наготе, отдавшись во власть струящейся по телу воды, не подозревая, что его Ленка сейчас сделает свой первый шаг к установлению более близких отношений.
Сгорая от любопытства, Лунева, видя, что парень в этот миг утратил над собой контроль и ничего не видит, словно кошка тихо и незаметно встала перед ним, и с умиленным взглядом стала созерцать мужскую природу Краснова.
Наверное, тогда это не было простой и праздной любознательностью, которое посещает девочек еще в раннем возрасте. Это было скорее желание подзадорить Краснова, который страшно боялся женского взгляда, изучающего его физиологию.
В эту минуту, Ленка, с каким-то странным равнодушием смотрела на его мужское достоинство, уже где-то мысленно принимая его сильную мужскую власть. Этот интерес был навеян скорее не ежесекундным вспыхнувшим желанием его мужской плоти, а простой девичьей пытливостью к любимому человеку, присутствие которого в её жизни вызывало в душе странное чувство духовного соития.
Когда Краснов все же отмыл свое лицо от пены, первое, что он увидел, это был взгляд его подруги, который был направлен ниже его пояса.
Инстинктивно краснея от стыда, Валерка мгновенно прикрыл свое «хозяйство» и присел в тазик. Ленка, видя его беспомощность и смущение, как-то естественно хихикнула в свой кулак и тут же громко засмеялась, вновь окатив Краснова водой.
Сжав свои ноги, Валерка сидел в тазу, крепко держась руками за его края. Сейчас ни одна сила не в состоянии была вырвать его из этой купели, настолько страх и стеснение сковали все его мышцы.
— Лен, ну отвернись же, я тебя очень стыжусь, — попросил Валерка беспомощным и умоляющим голосом.
— Тоже мне, жених! А я уж было, чуть не согласилась выйти за тебя замуж! Фу ты, какая цаца!
От этих слов, сказанных Леди, Валерку бросило в жар. В сотую долю секунды он почему-то пришел к выводу, что девчонка просто разочаровалась в его природе, и теперь вся её любовь мгновенно испарилась, не оставив былой целомудренности. Страх потери любимого человека волнами вновь и вновь прокатывался по его телу с головы до самых пяток, и какая-то странная детская обида стала душить его.
Краснов чуть ли не плача, сказал:
— Отвернись же! Прекрати надо мной издеваться!
Вновь ухмыльнувшись, Лена сунула ему в руки полотенце и, отойдя к накрытому столу, с видом знатока человеческой анатомии, сказала через плечо:
— Хм! Я, между прочим, уважаемый товарищ Краснов, и больше вашего видала! И заметь, никто как ты не ломался, недотрога!
Сказанное, словно током, ударило Краснова. Слова Ленки, точно сабли пронзили его душу и, приняв все за чистую монету, он ответил, срываясь почти на крик:
— У тебя, что есть другой мужчина? А как же я? Ведь я…я люблю тебя!
От мгновенно вскипевшей ревности, из его головы как-то выскочил тот факт, что Лена помогает матери в больнице. Он совсем забыл о сотнях раненых молодых красноармейцев, которые искалеченные, прибыв с финских полей сражений, лечились в смоленском Красном кресте.
— Дурачок! — сказала Ленка и включила тарелку репродуктора, висевшую над комодом.
В это самое время марш Дунаевского затих и из этой картонной «сковороды», после слов Левитана, послышался легкий прокуренный кашель Сталина.
Краснов, как истинный патриот, замер, стоя в тазике и держа в руках полотенце, которым он старался прикрыть свои гениталии, ставшие предметом насмешек.
— Тихо, тихо, наш вождь товарищ Сталин будет поздравлять с Новым годом! — сказал он, переминаясь с ноги на ногу, совсем забыв обиду.
После небольшой паузы в тарелке послышался голос отца всех народов.
— Товарищи! Позвольтэ мнэ в канун Нового тысяча девятьсот сорок пэрвого года, от имени Лэнинской коммунистической партии Советского Союза и от себя лично поздравить вэсь наш многонациональный народ с великим праздником… Я виражаю надэжду, что этот год принесет нашему народу новие побэды в завоеваниях вэликого октября. С новым годом вас, товарищи!!!
В те минуты на глаза Краснова накатила слеза, он не дыша, слушал речь товарища Сталина и, представлял, как вождь Советского государства стоит перед микрофоном, держа в руках свою знаменитую трубку.
Валерка, словно очнувшись от сна, вылез из тазика и, оставляя мокрые следы на крашеном полу, прошел в комнату. Не отвлекаясь от речи, он оделся, глядя, как Лунева самозабвенно смотрит в говорящую тарелку, будто видит в ней вождя всех народов.
По окончании речи отца всех народов, она спряталась за ширму и переоделась в новое платье, пошитое самой, ради этого праздничного случая. Краснов, оделся и подошел к столу. Открыв бутылку вина, он замер в ожидании боя курантов, чтобы налить по стеклянным бокалам это сладкое вино. В репродукторе после речи Сталина, послышались долгожданные удары знаменитых на всю страну самых главных часов.
Валерка налил два бокала вина. Сейчас, когда он остался один на один с Леной, в его сердце все еще тлела искра небольшой обиды на Луневу. Но с торжественными ударами курантов огорчение стало проходить. Он еще не привык к таким взаимоотношениям, и по своей юношеской наивности не представлял, что это случится именно так.
Бесспорно, он любил эту девчонку за то, что она была не только красива лицом и телом, но еще она была какой-то родной, своей. Иногда даже хотелось умереть в ее объятиях, хотелось сделать все, чтобы никогда не расставаться.
— Двенадцать часов! Давай пить вино, а то не успеем старый год проводить, — сказал он, держа в руке два бокала из синего стекла.
Леночка в тот миг вышла из-за ширмы. Она была прекрасна, словно настоящая богиня. Ее белокурые волосы аккуратно лежали на плечах черного в белый горох платья. Расплывшись в улыбке, она молча подошла к Краснову и взяла из его рук бокал, наполненный лучезарным виноградным вином. Раньше Валерке никогда не доводилось видеть Лену в этом наряде, и это был поистине настоящий сюрприз, который окончательно сразил его в этот вечер. Её улыбка, её чистые наполненные страстью глаза, все это могло принадлежать только человеку влюбленному, человеку, который готов отдать и разделить всю свою жизнь только с ним, с объектом своего воздыхания.