Я - Русский офицер!
Шрифт:
— Я хотел бы еще кое-что спросить. В одном сапоге лежала вот эта бумажка. Вы не знаете, как она могла попасть туда? — спросил Фатеев, улыбаясь вполне доброжелательно.
— Ко мне очень много приходит людей. Может, кто и сунул!? — сказал сапожник, пожимая плечами. — А что это, часом не антисоветская листовка? — предположил еврей, пряча свои глаза за стеклами старых очков.
— Нет, не листовка! Может действительно, кто и сунул? Ну, раз вы не знаете, то тогда я, пожалуй, пойду. Очень хотелось мне поговорить с этим человеком. Вы не припомните часом, кто у вас был пару дней назад?
— Народу бывает много. Вот и сегодня я не успел открыть, как вот этот молодой человек пожаловал за своим заказом, — сказал Моня и, достав из шкафа пару подбитых ботинок, подал их Краснову.
Валерка схватил ботинки и, не зная, куда их деть, стремглав выскочил из сапожной мастерской. Он в страхе бросился дворами, не понимая, зачем ему еврей сунул эти разношенные и старые бацацыры.
В какой-то миг он остановился, вспоминая слова комиссара. Фатеев же был один… Когда он выскочил, то на улице не было никакого конвоя. Фатеев сам сказал, что хочет поговорить с автором письма.
— «Во, дурак! Это надо было так перебздеть»! — сказал сам себе Краснов, удивляясь своей трусости.
Да если бы Фатеев хотел его арестовать, то сделал бы это сразу. Разве было непонятно, что автор записки именно, он? Летная куртка, летный шлем говорили о том, что он хозяин этих вещей, или сам летает или имеет отношение к самолетам и летчикам. А в заявлении, как раз и было написано, что отец Краснова служил военпредом на авиамоторном заводе, а сам он ходил на курсы «Осавиахима».
«Во, дурак!» — подумал Краснов и вернулся к сапожной мастерской. По следам сапог на снегу он увидел, что Фатеев уже покинул мастерскую. Валерка осмотрелся и тихо-тихо спустился вниз по ступенькам.
— Это я, дядя Моня!
— Это я, это я! — передразнил его Блюм, — Какого черта вы, Валеричка, так позорно сбежали? Я что, должен вновь беспокоить человека по вашему делу? Вы очень подвели меня, дорогой! — сказал Моня, глядя на Валерку поверх своих очков. — Вы должны позвонить этому человеку, он вам скажет, где и когда вы встретитесь. Только ради бога, не бежите как заяц. Это неприлично в вашем возрасте.
Валерка, выслушав дядю Моню, поставил ему на стол ботинки, которые тот ему дал, и сказал:
— Все, я иду звонить!
— Подождите, Валеричка, вот лучше возьмите это! Настоящая красноармейская тушенка!
Еврей поставил перед Красновым жестяную банку с говяжьей тушенкой.
— Это откуда!? — спросил Валерка, с удивлением разглядывая банку.
— Я же говорил вам, удивительно порядочный и наидобрейшей души человек. Я верю, он обязательно поможет вам! — сказал Моня.
Встреча Краснова и Фатеева состоялась в условном месте, согласно предварительной договоренности. Для своей безопасности, Валерка выбрал довольно многолюдное место на Блонье, которое гарантировало его мгновенное исчезновение.
Фатеев пришел один. При встрече он протянул руку Краснову и представился.
— Владимир Николаевич Фатеев.
Краснов неуверенно протянул свою руку и представился чекисту в соответствии с этикетом:
— Краснов Валерий Леонидович! — сказал он, озираясь по сторонам.
— Я вижу, летчик, ты меня еще боишься? — спросил чекист, глядя новому знакомому в глаза.
В его глазах чувствовался не только ум, но и некая проницательность. Он с первого взгляда прожигал своего собеседника, словно гиперболоид инженера Гарина, придуманный Алексеем Толстым еще в тридцатые годы.
— Меня не стоит бояться, Валера! Я, если бы хотел тебя арестовать, сделал бы это еще у Блюма в сапожной мастерской. Ты честен, как и твой отец, поэтому не можешь скрыть ни лжи, ни фальши. Все, что ты думаешь, написано на твоем лице. Я хочу поговорить с тобой и возможно смогу помочь в твоей ситуации, — сказал чекист, приглашая жестом пройти в беседку.
Валерка, доверившись, проследовал за НКВДешником.
— Тебя волнует судьба твоего отца и матери? — спросил Фатеев, не дожидаясь вопроса.
— Да!
— Я ознакомился с делом Краснова Леонида Петровича и Светланы Владимировны. Сказать по правде, я ничего сделать не могу. Их делом занимался другой отдел НКВД и оно, к сожалению, уже закрыто, — сказал Фатеев, прикуривая папиросу.
Он положил пачку «Герцеговины Флор» на стол и, взглянув на Краснова, сказал:
— Закуривай, если хочешь!
Валерка вытащил папиросу и, постучав гильзой о стол беседки, сжал зубами гильзу и прикурил.
— Понимаешь, Валера, мы живем в трудное время. Враги окружили нас со всех сторон. Гитлер готовится к войне. Он захватил Польшу, Бельгию, Францию, Голландию. Его цель — СССР, и поэтому все службы НКВД сейчас находятся в состоянии шока. Каждый день к нам поступают тысячи звонков, сотни заявлений о диверсантах, шпионах, врагах народа. Разбираться, просто нет времени. У нас есть директива, и мы работаем по ней в соответствии с курсом ЦК партии и Совнаркома.
— За что, за что арестовали мою мать!? — спросил Валерий, нервно затягиваясь папиросой. Его руки тряслись, и он хотел услышать хоть какой-то ответ.
Фатеев на минуту задумался, и, выдержав паузу, сказал:
— Отца твоего подозревали в шпионаже. А твоя мать, его жена. Мне трудно говорить, но я ничего не могу сделать… Я хочу предложить тебе другое. Мать твою явно осудят. Но не на лишение свободы, а на ссылку. Отправят этапом в Сибирь лет на шесть, а уже после, она сможет вернуться назад в Смоленск. Тебе сейчас нужно просто учиться и ждать. Нужно окончить летные курсы. Я знаю, что ты хотел быть летчиком. Как раз я и помогу тебе в этом.
— А как же мать? Я смогу хотя бы сделать ей передачу? — спросил Валерка, затушив окурок о столешницу.
— Я, наверное, смогу помочь тебе и в этом. Но не более…
В этот момент, Валерка, решил использовать свой последний козырь. Он немного подумал и сказал:
— Я знаю, кто написал на моего отца донос.
— Кто? — спросил чекист, улыбаясь.
— Это наш участковый, дядя Жора. Он хотел избавиться от моей семьи и завладеть квартирой. А теперь эта квартира отходит вам. Как это понимать?