Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка
Шрифт:
Удивленный ее возмущенным тоном, Инглиш остановился и посмотрел на молодую женщину.
— Да, и Гарри ее сопровождает. Ей безразлично, что приходится работать так поздно. У тебя удивленный вид?
— Ну что ж! Уже половина второго. Ведь можно было подождать до завтрашнего утра, нет?
— Корина может пойти туда, — возразил Инглиш, нахмурив брови. Ему не нравилось, когда критиковали его распоряжения. — Я хочу знать, что случилось с Роем.
— Она, вероятно, влюблена в тебя, — сказала Юлия, отворачиваясь.
— Влюблена в меня? — удивленно повторил Инглиш. — В меня? Корина?
—
Инглиш стал смеяться.
— Но это абсурд! Я хорошо плачу ей. К тому же, это не тот тип девушки, которая легко влюбляется.
— Не существует ни одной девушки в мире, которая не могла бы влюбиться, если к тому предоставляется возможность, — тихим голосом возразила Юлия. — Я считала тебя более наблюдательным.
— Оставим в покое Лоис, — нетерпеливо проговорил Инглиш. — Мы говорим о Рое. Я ходил только что к Корине. Она сказала мне, что я виноват в смерти Роя, и выставила меня за дверь.
— Ник!
Она быстро подняла на него глаза, но он успокоил ее улыбкой.
— Она, разумеется, была невменяемой, но тем не менее я предпочел вытащить Сэма из кровати, чтобы он отправился утешать ее. Не следует, чтобы эта история переросла в скандал, Юлия. У меня большие замыслы в делах. — Он положил свою загорелую руку на плечи молодой женщины и погладил ее горло. — Через несколько недель сенатор объявит совершенно официально относительно нового госпиталя. Комитет, конечно, знает это, но не пресса. А они хотят дать госпиталю мое имя.
— Дать ему твое имя? — удивленно повторила Юлия. — Но к чему же? Боже мой!
Инглиш немного смущенно улыбнулся.
— Это кажется нелепым, да? Но мне так этого хочется, Юлия. Я ничего так сильно никогда не желал, — он встал и снова стал ходить по комнате. — Я преуспел в жизни. Я начал с нуля, но, что касается денег, то теперь их у меня много. Но деньги еще не все. Если я умру сейчас или через неделю, то никто вскоре и не вспомнит обо мне. Что имеет цену, так это имя, которое люди оставляют после себя. Если госпиталь будет носить мое имя, то я надеюсь, что его забудут не так скоро.
Потом есть еще одна вещь. Я обещал своей матери, что достигну многого, и она мне верила. Она прожила недостаточно, чтобы самой убедиться в этом. Она сошла бы с ума от радости, если бы узнала, что госпиталь будет носить мое имя, и я имею слабость думать, что еще не поздно доставить ей это удовольствие.
Ошеломленная Юлия молча слушала его. Она никогда не думала, что Инглиш может рассуждать таким образом. Ей хотелось смеяться, но она знала, что Инглиш никогда бы не простил ей этого. Дать свое имя госпиталю! И вся эта сентиментальность от его матери! Она всегда считала его твердым человеком, заинтересованным лишь в деньгах. Это была новая сторона его натуры, которую она не знала и о которой никогда не подозревала. Она изумляла ее и беспокоила.
— Ну, смейся же надо мной! — с улыбкой проговорил Инглиш. — Я знаю, что это смешно, и порой чувствую себя нелепо. Но это то, что я жажду и хочу получить. Госпиталь Инглиша! Это звучит хорошо, не правда ли? К несчастью, самоубийство Роя грозит все испортить.
— Почему?
— Представь себе, что я плохо принят комиссией урбанистов. Она состоит из банды бездельников, членов родовитых семейств, из людей, которые никогда не работали, чтобы заработать себе на жизнь. Для них я представляю из себя фигуру гангстера. Моркли, сенатор и комиссар за меня. Они заинтересованы в том, чтобы замять дело. Я дал им понять это. Но меня беспокоит Корина. Чтобы только сделать мне неприятность, она способна всюду говорить, что я не хотел дать Рою денег и что поэтому он вынужден был прибегнуть к шантажу. В таком случае я буду сражен. Члены комиссии будут в восторге, узнав о скандале.
Он бросил свою сигару в огонь и продолжал более спокойным тоном:
— Этот подонок мог бы покончить с собой в прошлом месяце, дело было бы уже закончено.
Юлия встала.
— Пойдем спать. Ник, — сказала она, просунув руку под его. — Не думай об этом сегодня вечером.
Он ласково шлепнул ее:
— Отличная идея, Юлия! Идем спать.
Позади большого здания под номером 45, по улице Ист-Плас, маленький садик, заросший кустами, переходил в маленькую улочку, с обеих сторон которой возвышалась кирпичная стена высотой в два метра.
Летом эта улочка была излюбленным местом для влюбленных, потому что она была не освещена, и прохожие, с наступлением темноты, избегали пользоваться ею.
Вот уже два часа, как какой-то мужчина неподвижно стоял на этой улочке, не спуская глаз с освещенного окна на четвертом этаже.
Это был тип среднего роста, с широкими плечами. На нем была надета коричневая фетровая шляпа с широкими полями, надвинутая на глаза, и при неверном свете луны можно было только различить его тонкие губы и квадратный подбородок. Остальная часть лица терялась в темноте.
Он был хорошо одет. Его коричневый костюм, белая шелковая рубашка и галстук бабочкой придавали ему нарядный вид, и когда он поднял руку, чтобы посмотреть на часы, можно было заметить белую манжету его рубашки, за которой был завернут шелковый носовой платок.
Он ждал, стоя совершенно неподвижно, не переставая жевать жевательную резинку. Он ждал так в течение двух часов, с нетерпением кота, поджидающего мышь.
Немного ранее полуночи окно погрузилось в темноту и теперь все здание казалось темным.
Человек оставался неподвижным. Прислонившись к кирпичной стене, с руками, засунутыми в карманы, он подождал еще с полчаса. Потом снова взглянул на часы, нагнулся в темноте и поднял сверток бечевки, лежащей у его ног. Тяжелый тюк, покрытый каучуком, был прикреплен к одному концу.
Он взобрался на стену и опустился в садик, который поспешил пройти, чтобы попасть к заднему фасаду здания. При свете луны была очень хорошо видна пожарная лестница, висевшая на белой стене здания.
Человек в коричневом костюме на секунду остановился под лестницей, последняя секция которой была поднята и находилась на расстоянии метра от его вытянутой руки. Он развернул бечевку и бросил крючок. Крюк зацепился за последнюю ступеньку лестницы, тогда он стал тихонько тянуть ее к себе. Последняя секция постепенно спускалась и скоро коснулась земли.