Я сам себе дружина!
Шрифт:
И тут Мечеслав понял, что сказал напавший на него. И что сказал он это на внятном языке – разве что с незнакомым выговором.
Мгновенное изумление чуть не стоило вятичу жизни. Едва смог отшатнуться, пропуская вровень к груди летевший на него нож. Тыльную сторону сжимавшего рукоять кулака покрывал наколотый узор – солнечный крест в лучистом круге и отходящее от него в рукав деревце.
– Это – за холуя, – молвил сын вождя Ижеслава, подныривая под очередной удар и от души всаживая носок пошевня прямо под кольчужный подол, промеж необъятных штанин. Незнакомец подавился воздухом, но нож выпустил только тогда, когда
Стражники уже подбежали почти вплотную, но не вмешивались, видать, не слишком понимая, что происходит. Дерущиеся и сами б дорого дали, объясни им кто – да только было не до объяснений.
– Так ты, значит, не хазарин? – Мечеслав подхватил выпавший нож и швырнул его в того стражника, что бежал вторым, с луком в руках. Не то чтоб он хоть сколь-нибудь любил хазар без луков, но хазар с луками недолюбливал особенно сильно. Бросок заставил бы учившего когда-то отрока Мечшу искусству метания ножей Збоя одобрительно крякнуть – клинок почти беззвучно утонул под краем мохнатой шапки, и лучник навзничь опрокинулся в траву.
– Догадааалсяаа… – сквозь зубы простонал противник, продолжая обеими руками придерживать мотню, выставив острую макушку шлема. Так, согнувшись, он и побежал на наскочившего копейщика – тот уже понял, что врагом ему был Мечеслав.
С этим он оказался прав, но только не понял, что бежавший навстречу кольчужник другом хазарину тоже не был. Охранник только подался в сторону, пропуская кольчужника, и с гортанным воплем занёс копьё для броска, как поравнявшийся с ним ушибленный распрямился и с хрустом впечатал кулак в лицо копейщика. Тот повалился кулём, а кольчужник, перехватив копьё, кинул его Мечеславу, тряся в воздухе свободной рукою.
– Вот же когань твердолобая, чуть кулак не пополам!
Мечеслав подхватил копьё, а странный кольчужник уже выхватывал саблю из ножен валявшегося на земле охранника. Разогнувшись и увидев несущуюся к ним дюжину вооружённых, кольчужник с восторгом завопил:
– Ууух, сколько ж вас, мои харррошие! Эй, с копьём, за спину, прикроешь! Да не жмись, тут же на всех хватит, если только не пожадничаешь!
Вот же дурной, подумал Мечеслав, подскакивая к перекинувшемуся соратником сопернику и чувствуя, что его собственный рот против воли растягивает такая же бешеная улыбка, как и у кольчужника. Сын вождя Ижеслава нисколько не сомневался, что им двоим хватит – и даже с лихвой. Ну дюжина стражи ещё ничего – но тревога уже степным пожаром катилась по просыпавшемуся торжищу, и от палаток и коновязей торопились новые тени, и многие – конные. И как ему теперь искать в этой каше пленниц и вытаскивать их?
– Да кто ты такой?! – проорал он, прижимаясь укрытой плащом спиной к спине кольчужника. Стражники рассыпались полумесяцем, обходя пару с боков. – Откуда взялся на мою голову?!
Мимо пролетела стрела, но её свиста Мечеслав уже не услышал. Дружный крик нескольких десятков глоток расколол ночь:
– Ррррусь!!!
Из ночной темноты, топорща длинные прямые копья, выступил ряд воинов в дюжину щитов. За ним – второй такой же. И ещё. И ещё. Берег содрогнулся от ровной поступи десятков ног, шагавших вперёд единым шагом – и вторым, и третьим. «Надо ходить уметь – шаг в шаг. Всем. Как дышать умеешь, как говорить умеешь», – выплыло вдруг
Теперь Мечеслав увидел – как это.
– Рррусь!!
Обок плотно сомкнутого строя неслись конные. С дальнего бока – больше в островерхих башлыках, с ближнего – в стальных островерхих шлемах, с теми же зубцами надо лбом, как у того, с кем Мечеслав стоял спиной к спине. И такие же шлемы поднимались над рядами щитов, на каждом из которых летела острокрылая птица, похожая на трезубец, и катилась солнечная Ярга.
Бежавшие к двоим парням охранники развернулись и резвее прежнего прыснули назад, к торгу.
– Э…эей?! – словно не веря своим глазам, возмущённо заорал кольчужник за спиною Мечеслава, разочарованно опуская саблю. – Не, ну ты видел это?! Псицы дрисливые!! Только ж нача…
– Вольгость! – громом грянуло у них над головами.
Парень, искренне радовавшийся вниманию дюжины вооружённых хазар и так же искренне огорчавшийся их бегству, от этого окрика вжал голову в плечи чуть не по края шлема.
Седоусый кольчужник смотрел с седла на молодого единственным глазом, и такой это был взгляд, что Мечеслав, крепко стоявший с новым знакомцем перед бегущей на них хазарской оравой, тихонько отшагнул в сторону, радуясь, что седоусый смотрит не на него.
– Тебя зачем посылали, сса-пляк?! – продолжал грохотать, будто съехавший с небес Перун, седоусый. – Всё запорол, корррряга-башка дуплом!
Свистнула плеть. Мечеслав только беззвучно охнул в стороне, а молодой кольчужник и вовсе молча ухватился за щёку.
– Задаток! – рявкнул, посылая коня вперёд, кривой. – И не вздумай шею свернуть – с того света вытащу и всё равно добавлю!
– Кто б сомневался-то, – еле слышно выговорил парень, которого, оказывается, звали Вольгостем. – Станется…
Оглянулся на Мечеслава, внезапно подмигнул.
– Ну что, пошли гулять, а то всё без нас закончат. Кто последний, тому Итиль-Кагана в задницу целовать! Рррусь! – с этими словами Вольгость, размахивая хазарской саблей, рванулся к торжищу, где уже звенело железо, стоял крик, ржали кони, валились наземь палатки. Задержался он на одно мгновение – почти не глядя, выдернул свой нож из хазарской глазницы, куда загнал клинок Мечеслав. Одна барка уже отошла от берега, сейчас отчаливала вторая. Кто-то с берега прыгнул на борт, попытался вскарабкаться – ударили в грудь, скинули в воду Становой Рясы. Ещё один сорвался с борта – а ведь это не нападавшие, это ищут спасения на судах те, кто торговал здесь.
Вятичу было не до шуток нового знакомца.
Там, в закручивавшемся на торжище водовороте боя и смерти, была – Бажера!
Мечеслав кинулся в битву молча, сцепив зубы.
Скольких он убил в той сече, Мечеслав так никогда и не узнал. Он наносил удары и, выдернув меч, шёл дальше, не оглядываясь – каков там враг.
Добрался до того места, на полпути между рекой и палатками. Там стояли и копьеносцы, сомкнув щиты с яргой и птицей вокруг брёвен с невольниками. Воин с тремя зубцами на шлеме топором разрубал верёвки рабов. Один из освобождённых, старик – кто ещё позарился на такого пленника – плача, гладил плащи кольчужников трясущимися руками, твердя: «Сынки, сынки… дай вам всего Макошь-Матушка, сыночки, сынки мои». Кто-то без слов ревел взахлёб. Несколько голосов кричали яростно: «Топор дайте! Топор или булаву, хоть сулицу!»