Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
Свернув на дорожку, пересекавшую Главный двор по диагонали и проходившую мимо фонтана святого Христофора в направлении «Мистера Рейона», Хойт переключился в регистр своего нормального голоса. «Да? А я представил вас в образе Иисуса, которого уже и распяли, и колесовали, и четвертовали, а он все продолжает талдычить свое: „Толерантность! Толерантность! Будьте терпимы к слабым и убогим, ибо их есть царствие… по крайней мере, земное“. И что вы мне за это сделаете? Вот таким я вас вижу, и все. Вы думаете, что вы такой храбрый еврейский интеллектуал, который не считает нужным опускаться до всякой хрени вроде уважения чувств верующих?» Вот что нужно было ему сказать. Так нет же, этот старый мудила не дал Хойту и рта раскрыть… Да, кто не знает мистера Джерома Квота и его умения разнообразить дискуссию разными дурацкими «интеллектуальными шуточками»: «Мы здесь, в Дьюпонте, ценим свободу слова и с уважением относимся к любой высказанной точке зрения, мистер Торп, однако я позволю себе воспользоваться данной мне университетским уставом властью и в целях обеспечения эффективности учебного процесса предложу перенести ваши разглагольствования на более позднее время. Рекомендую представить
Студенты, с которыми Хойт сталкивался на дорожке, удивленно, если не сказать — подозрительно, смотрели на него. Ну и хрен с ними, пускай смотрят. Откуда им знать, говорит он сам с собой или нет? В наше время это так запросто и не определишь, ведь мобильник есть у каждого в кампусе, и часто кажется, что человек говорит сам с собой. Все ходят с прижатыми к уху трубками. Те четыре или пять процентов дьюпонтцев, которые никогда не доставали телефон из кармана, были вовсе не ретроградами, отрицавшими удобства мобильной связи, а наоборот, наиболее продвинутыми ее пользователями: к их мобильникам просто прилагалась гарнитура из микрофончика, закрепленного где-то под подбородком, и наушника — такого миниатюрного, что не сразу заметишь, даже если захочешь. Пускай думают, что у него тоже такой мобильник, а если не хотят — да пошли они на хрен.
Да, следовало признать, что на этот раз Хойт, наверное, зря полез на рожон… Этому старому лысому жирному слизняку, мистеру Джерому Квоту, удалось-таки сегодня его поиметь. Вонючий жирный старикашка оказался как раз тем шутником, который смеется последним. Но вот все остальные — как они могут сидеть и без возражений слушать всю эту хрень про какие-то «ПК», даже не пытаясь стряхнуть с ушей развешанную на них лапшу? Полное дерьмо… а они, овцы трусливые, сидят и кивают, и даже униженно поддакивают этому старому пердуну каждый раз, когда он задает вопросы. Вот так при всем плюрализме мнений обществу и навязывается одна, якобы единственно правильная точка зрения. И друг за другом люди начинают повторять одни и те же слова, раз за разом ссылаясь на одни и те же авторитеты и выдвигая одинаковые аргументы. Не успеешь оглянуться — и даже те, кто готов был усомниться, что навязываемая им хрень является истиной в последней инстанции, становятся конформистами и предпочитают молчать, боясь быть изгнанными из так называемого приличного общества. Можно подумать, что человек, имеющий отличную от общепринятой точку зрения, — это невоспитанный дикарь, которого нельзя подпускать к нормальным людям, потому что в момент разговора он шумно испортит воздух.
Проходя мимо фонтана святого Христофора — классно здесь все-таки эту скульптуру поставили… как его звали, этого француза, который ее сделал… охрененно талантливый чувак был… в каком еще университете найдется такая потрясающая скульптура?.. нет, нигде ничего даже и близко нет… «я — человек из Дьюпонта»… мне придают сил и уверенности в себе все те традиции, которые воплощены в этой прекрасной и грандиозной фигуре… из чего, кстати, она сделана?.. наверное, из бронзы… или из меди?., нет, наверняка из бронзы… — в общем, проходя мимо фонтана, Хойт немного успокоился. Собственно, чего кипятиться-то? Ну что ему может сделать этот Квот? Хойту ведь не придется обивать пороги каждого инвестиционного банка в стране, пытаясь найти хоть какую-то работу, достойную его диплома, так что пусть Квот гавкает, сколько хочет. Хойт ведь уже получил работу. Прав был папа, когда говорил, что чудеса иногда случаются. «Они случаются с теми, кто готов их принять и в них поверить. Ни с того ни с сего удача к человеку не приходит. Нужно уметь поймать ее за хвост, причем делать это надо быстро, как только ее увидишь, потому что долго она рядом с тобой ошиваться не будет». Он, Хойт Торп, человек из Дьюпонта, Хойт Торп, член братства Сейнт-Рей, был готов встретить свою удачу, был настроен на успех — и вот чудо произошло. Хойт Торп уже получил работу, она ждет его вне зависимости от того, будет мистер Джером Квот кидать ему подлянки или нет, причем работу не в какой-нибудь заштатной конторе в Чикаго или в Кливленде, в плохо отапливаемой комнате с мигающими флюоресцентными лампами, а в Нью-Йорке, в мощнейшей из мощных корпорации «Пирс энд Пирс». Стартовая зарплата девяносто пять тысяч в год — стартовая, — а уж сколько потом могут платить… От открывавшихся перспектив у него самого захватывало дух. Трудно было даже поверить в такую удачу… но он сумел схватить ее.
Во дворе было холодно, и Хойт поежился от очередного порыва ветра, срывавшего ледяную крошку с остававшихся кое-где на газонах пятен промерзшего снега. Он застегнул пуговицы. Если бы не такой ветер, он предпочел бы идти нараспашку. Зимой сейнт-реевцы одевались так, чтобы выглядеть не менее круто, чем летом: высокие ботинки, брюки хаки, естественно, без стрелок, свитер грубой вязки без ворота, из-под которого виднеется фланелевая рубашка с расстегнутым воротничком, а поверх всего этого темно-синее пальто из плотного сукна на шелковой темно-синей же подкладке, однобортное и обязательно длинное — ниже колен. Такое пальто замечательно подходило, например, к смокингу. Вот этот-то контраст между утонченностью верхней одежды и нарочитой грубостью и простотой остальных вещей как раз и составлял суть прикола, придававшего обладателю этого великолепия столь крутой вид. Человек в такой одежде, с одной стороны, давал понять, что он молод и, черт возьми, плевать хотел на весь мир и все его условности, и в то же время достаточно мудр и продвинут, чтобы понимать, как пользоваться благами мира, в котором правят деньги и власть — да, деньги и власть, те две вещи, ради которых, собственно, и стоило прощаться с юностью и становиться взрослым серьезным человеком. Ведь такое пальто где-нибудь в бутике Ральфа Лорена стоило примерно тысячу долларов. Хойту удалось разжиться таким сокровищем за сорок пять баксов в огромном ангаре с «секонд-хэндом» в Южной Филадельфии, на котором висела вывеска «Сыграй еще раз у Сэма». И это тоже было круто. Классно он смотрелся в этом длинном однобортном пальто, создающем удлиненный, стройный, гламурный силуэт. Но главное было не в этом: почему-то парни в таких пальто выглядели на редкость сексапильно, словно заявляя, что в них просто бьет ключом сексуальная энергия, свойственная первым десяти годам взрослой жизни — тому самому десятилетию, которое следует непосредственно за периодом полового созревания. Ты молод, полон сил, энергии, активен и готов трахать все, что шевелится, — но при этом вот он, эффект длинного пальто: ты явно уже знаешь, где стоит миска с рисом. Хойт однажды услышал это выражение от приятеля отца. Откуда у этого уже немолодого мужчины с красноватым лицом взялось это выражение, было неизвестно: может, с вьетнамской войны? Хойту было тогда лет восемь или девять, но он почему-то на всю жизнь запомнил слова этого человека: «Я постарел, растолстел, я слишком много пью — но я всегда знаю, где стоит миска с рисом».
Вереница приятных мыслей помогла Хойту справиться с раздражением. Он вновь стал самим собой. Подойдя к «Мистеру Рейону», он уже напевал про себя диско-тему под названием «Нажми зеро». Из текста он помнил только одну строчку: «Мой добавочный — ноль, если хочешь меня — нажми зеро». Что там было дальше, как-то ускользнуло из памяти… «Мой добавочный — ноль, если хочешь меня — нажми зеро… Мой добавочный — ноль, если хочешь меня — нажми зеро…» В общем, подойдя ко входу в Холси-Холл, на первом этаже которого располагался кафетерий, Хойт негромко, но уже вслух напевал: «Мой добавочный — ноль…»
Строчку он не закончил. Слишком уж неожиданным и странным показалось Хойту то, что он увидел прямо перед входом к «Мистеру Рейону». Здесь было чертовски холодно, но на улице тусовалась целая толпа народу, по меньшей мере человек двадцать. Их головы были опущены, и они молчали… только время от времени то кто-нибудь из парней фыркнет, то какая-нибудь девчонка рассмеется. Да какого хрена они делают? Потом Хойт увидел газеты. Газеты были у всех в руках, и они читали их… прямо на улице, на холоде. Те, кто подходил к тусовавшейся на ступеньках компании, немедленно запускали пальцы в один из висевших на стене газетных ящиков. Ящики были желтого цвета, как такси… Там, значит, новый номер «Вэйв»… Ничего себе! Чтобы студенты целой толпой стояли на морозе, не в силах оторваться от университетской газетенки? Нет, это выглядело невероятно странно и, более того, — подозрительно.
Хойт подошел поближе. Одна из девчонок неожиданно завизжала прямо у него под ухом. От неожиданности Хойт даже вздрогнул: обычно они так визжат только на дискотеках или вечеринках, но там этого ожидаешь. Вскоре послышались и комментарии парней. Ребята были до того взволнованы прочитанным, что говорили практически исключительно на хренопиджине.
— Эта хренова статья… ну не до хрена ли круто они замахнулись!
— …Ни хрена себе студент! Что за хрень он тут несет?
— Где Джефф? Куда он на хрен подевался? По-моему, он этого хрена знает…
— …Вот уж не думал, что в нашей хреновой газете могут напечатать слово «трахаться»!
— …На выходе из оперного театра. Да у него, на хрен, та же фамилия!
— …Как его, на хрен, зовут? Не знаю — какой-нибудь Горацио Хренов Фелляцио.
— …Охренеть, я ведь там тоже был! Ну, на хрен, дает!
— …Полноценный минет! Охренеть, глазам своим не верю!
Полноценный минет? У Хойта появились первые, пока еще смутные, но нехорошие подозрения. Он стал словно невзначай протискиваться сквозь толпу собравшихся на ступеньках, чтобы опять же как бы невзначай добраться до желтого ящика на стене, пока народ не расхватал (на хрен) все газеты. «Извините! Дайте пройти! Извините, опаздываю!» — негромко цедил он сквозь зубы. Когда до цели осталось всего ничего, Хойту пришлось применить вполне осмысленную военную хитрость: чтобы опередить другого парня, одетого в старую армейскую куртку с невыцветшими пятнами, оставшимися на тех местах, где были спороты шевроны и другие знаки различия, он даже выставил вперед левую ногу, не дав таким образом конкуренту сделать шаг правой. Что ж, в такой толпе применение некоторых приемов ближнего боя было если не простительно, то, по крайней мере, объяснимо. Кроме того, Хойт рассчитывал, что его внушительный вид в длинном пальто произведет должный эффект на парня в потрепанной армейской куртке и заставит того поумерить пыл. К его удивлению, парень оказался упрямым. Он словно бы случайно споткнулся и в ту же секунду толкнул Хойта в бок, навалившись на него всем весом своего тела. Хойт был вынужден податься назад и убрать мешавшую парню ногу. Это заставило Хойта чуть-чуть повернуться — и он увидел девчонку: хорошенькую девочку норвежского типа, как он это называл — с прямыми светлыми волосами в милю длиной, разделенными прямым пробором, смотревшую на него широко раскрытыми глазами. Затем она ткнула в бок стоявшую рядом подружку (вот стерва!), и теперь они уже вдвоем пялились на него. Более того: нижняя челюсть первой (шикарная девчонка, Хойт так любил норвежский тип — светлые волосы, ярко-голубые глаза, правильные черты лица, — вот бы поваляться с ней в снегу голышом, а потом в сауну), так вот, ее нижняя челюсть просто отвисла, а глаза расширились еще больше. Две или даже три секунды она прямо-таки пожирала его глазами, а затем, словно очнувшись, сказала:
— Боже мой… Боже мой… ну ничего себе… ведь ты — это он! Ты Хойт Торп!
От неожиданности Хойт даже не смог придумать никакого подходящего по крутизне ответа и ограничился своей самой обаятельной и многообещающей улыбкой и банальной фразой:
— Ну да, это я. Ты как — уже пообедала? Пойдем перекусим.
Хойт еще не успел договорить, как почувствовал на себе взгляды множества глаз. В толпе поднялся какой-то гул. Ну вот еще! Студенты окружили его со всех сторон, выстроившись по окружности: просто межгалактические путешественники, оставляющие круги на траве. Парень, стоявший прямо перед Хойтом, рядом с чувственной скандинавской блондинкой — высокий, с длинной шеей и кадыком размером с тыкву-горлянку, — сказал: