Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
— Чего тебе?
Парень вскинул перед собой руки, словно поднимая на ладонях большой гимнастический мяч, и к этому извиняющемуся жесту добавилось виноватое выражение лица. Теперь он являл собой несколько карикатурное, но вполне убедительное изображение человека, чей душевный порыв был неправильно истолкован.
— Я просто хотел извиниться, вот и все. Честно.
— За что? — все так же опасливо спросила Шарлотта.
— Ну, за то, что произошло тогда, — сказал верзила, — за то, как я себя вел, короче, я вовсе не хотел… — Парень покраснел. С точки зрения Шарлотты это было признаком того, что он, вполне возможно, говорит искренне, а вовсе не пытается в очередной раз «снять» ее, пользуясь терминологией, принятой
Парень сам прервал напряженную паузу в разговоре.
— Я вот все думал, ну, типа, надо бы разыскать ее, то есть тебя, и извиниться. Я как представил, что ты могла тогда подумать… Правда, извини, я не хотел тебя обидеть.
Шарлотта по-прежнему молчала — молчала и мрачно смотрела на него. Какой же он большой. Это даже что-то ненормальное. Какая у него толстенная шея, какие длинные руки с буфами мышц, выпирающими со всех сторон…
— Ну брось, давай я как-нибудь заглажу свою вину. Пойдем перекусим куда-нибудь — ну хоть к «Мистеру Рейону». Ты только пойми меня правильно — просто ланч, и ничего больше. Честно. Клянусь.
Шарлотта продолжала сверлить верзилу угрюмым взглядом. Впрочем, если прислушаться… в его голосе звучит что-то похожее на просьбу. Неужели он… уговаривает ее?
— Ты ведь небось не знаешь, кто я такой, — сказал он, и почему-то в этой фразе девушка не почувствовала намека на самодовольство.
Шарлотта помотала головой медленно и с достоинством — примерно со скоростью включенного на полную мощность электровентилятора, — всем своим видом давая понять: «Нет, не знаю, и ты даже не можешь представить, насколько мало я этим интересуюсь». Впрочем, память подбросила ей отложенную где-то в глубине и, казалось, уже забытую информацию: этот парень вроде бы баскетболист и вроде бы даже местная знаменитость. Искорка заинтересованности мелькнула в ее взгляде.
— Меня зовут Джозеф Йоханссен, я играю в баскетбольной команде. А вообще все называют меня Джоджо.
В душе Шарлотты кипели нешуточные страсти: все ее существо словно разделилось надвое, и теперь эти половинки вступили в жаркий спор друг с другом.
— Ну так что, — снова спросил Джоджо, — пошли куда-нибудь перекусим?
Ей и придумать-то надо было какой-нибудь пустяк — например, что она опаздывает на занятия или… А впрочем, девушка вовсе не обязана давать ему какие-либо объяснения. Все, что от нее требуется, что полагается по нормам приличия — это сказать «нет» и уйти.
Но она никак не могла заставить себя сделать это. В Шарлотте словно заработала вторая, автономная нервная система. Включился второй мозг, и та, другая Шарлотта, так страдавшая от одиночества, одержала верх над первой, которая взывала к благоразумию и элементарной осторожности.
В общем, Шарлотта сама не поняла, как это могло произойти (ох, видела бы сейчас мама свою «вторую» дочку), но она сумела произнести одно-единственное слою:
— Ладно.
Девушке самой показалось, что эта реплика прозвучала с оттенком неприязни или даже презрения, словно она делала огромное, но совершенно бессмысленное одолжение этому парню.
Раньше Шарлотте не доводилось заходить в заведение «Мистера Рейона». Этот ресторан находился в нижнем этаже огромного, пожалуй, даже слишком помпезного учебного корпуса, выстроенного в готическом стиле и носившего название Холси-Холл. Впрочем, контраст между средневековым обликом здания и интерьером словно врезавшегося в него ресторана был поразителен. Войдя в зал вслед за Джоджо, Шарлотта чуть не ослепла. Белые, гладкие, словно полированные стены помещения как будто стонали, отражая лучи десятков, если не сотен разноцветных светильников под потолком и неоновых трубок над стойками. О том, что посетители находятся в готическом Холси-Холле, напоминали лишь какие-то старинные знамена вывешенные в ряд под самым потолком. На полу по всему залу выстроились, словно готовые к сражению корабли, черные сверкающие столики. Их шеренги разделяли зал на несколько секторов, относящихся к разным кафетериям. При этом антрацитово-черные полированные столешницы сверкали и переливались в лучах светильников ничуть не менее ярко, чем белые стены. Огромное помещение было не зря разделено на шесть секторов. На вершине каждого из них располагалась своя собственная стойка раздачи. Одинаковые ряды стальных хромированных трубок для подносов с тарелками подчеркивали единство стиля. Естественно, хром сверкал в море огней так, что почти невозможно было смотреть на эти трубки. В шести кафетериях были представлены шесть различных кухонь: тайская, китайская, традиционный американский бургер, вегетарианская, итальянская и ближневосточная. Подвешенные в разных углах зала колонки изливали на посетителей всем известную старую мелодию «Я слишком секси». Музыка диско в электронной обработке давала неожиданный эффект: складывалось ощущение, что в зале гораздо больше народу, чем на самом деле. Впрочем, где-то через час наступит настоящее время ланча, и тут действительно будет не протолкнуться.
Долговязый Джоджо прямиком направился в сектор американского бургера, где и взял себе гамбургер, добавив к нему банку «Спрайта». Шарлотта не стала ничего брать и даже не подошла ни к одной из стоек. Во-первых, она просто не могла себе позволить таких излишеств, а во-вторых, принципиально не хотела, чтобы все выглядело так, будто она согласилась «пообедать» с этим парнем. Нет-нет, ни в коем случае. Она просто снизошла до того, чтобы сопроводить его в это кафе, но никакие «отношения» их не связывают.
Джоджо выбрал блестящий черный столик в дальнем углу зала. По пути туда они прошли мимо компании из четырех парней; один вскочил со стула, замахал рукой и заорал:
— Давай-давай, Джоджо!
Сам верзила довольно сдержанно улыбнулся в ответ, кивнул и продолжал пробираться между столиками. Тут Шарлотте в голову пришла ужаснувшая ее мысль: этот парень на самом деле баскетболист, а значит, местная знаменитость, его знает весь кампус, и вот ее увидят вместе с ним, и тогда… Она была готова схватить салфетку и написать на ней объявление, чтобы потом повесить его себе на грудь или на спину: «ЭТО НЕ СВИДАНИЕ. Я ЕГО НЕ ЗНАЮ. ОН МНЕ НЕ НРАВИТСЯ. Я ОТ НЕГО НЕ В ВОСТОРГЕ. МНЕ ВООБЩЕ НЕТ ДО НЕГО НИКАКОГО ДЕЛА». А с другой стороны, кто ее может увидеть, и если увидит, то что из этого? Кому во всем Дьюпонтском университете есть хоть какое-нибудь дело до нее? Разве что Беттине, да и то едва ли.
Они наконец сели за столик, Джоджо наклонился над подносом со своим гамбургером и заговорил — негромко, явно не желая, чтобы вокруг услышали:
— Помнишь, что ты тогда мне сказала? После занятий по французской литературе у мистера Левина?
Шарлотта покачала головой, хотя на самом деле прекрасно все помнила.
— Ты еще спросила, почему я решил свалять дурака, когда Левин стал обсуждать с нами «Мадам Бовари».
Не в силах больше сдерживать свой интерес, Шарлотта спросила:
— И почему же ты свалял дурака?
— Вот этот самый вопрос я себе с того дня и задаю. — Его голос понизился почти до шепота. — Мне ведь эта книжка понравилась. И я действительно кое о чем задумался, когда ее прочел. А помнишь, что ты еще сказала?
На этот раз Шарлотта не нашла в себе сил соврать и помотать головой. Посмотрев секунду собеседнику в глаза, она медленно, словно преодолевая внутреннее сопротивление, кивнула.
— Ты сказала, что я на самом деле знал правильный ответ. И я ведь правда знал. А тебе хотелось понять, почему я сделал вид, будто вообще ни во что не въезжаю и даже книжку не читал.