Я шел с Ганнибалом
Шрифт:
— Это потому, что в ступнях слонов спрятаны мягкие жировые подушечки.
А затем он сказал:
— Вообще в слонах есть что-то загадочное, чего нет у других животных. Я уже давно имею с ними дело, но до сих пор удивляюсь, как легко такой колосс берет препятствие, ложится или встает.
Но Карталон поведал мне не только это. Как-то он сказал:
— По ногам слона можно определить его высоту: она равняется двум обхватам его ноги. За одну ночь он преодолевает расстояние, на которое лошади не хватит не только ночи, но и дня в придачу!
Да, на свои ноги он может положиться.
Но более всего хвалил Карталон хобот слона:
— Хоботом он разбивает все: одного удара достаточно, чтобы убить человека или переломить крестец льву, — можешь мне поверить. Хобот служит слону носом и шлангом, оружием и рукой. Хоботом он может поднять с земли самую маленькую монетку. С помощью хобота он обливает себя водой или прохладным илом. Когда слон чувствует тревогу, он поднимает хобот, как грозную змею. — Говоря о хоботе Сура, Карталон всегда приходил в восторг: — Посмотри на него внимательно! У него на кончике хобота только один «палец», а не два, как у других слонов. Так же как у него только один бивень!
Но Карталон не утаивал и слоновьих слабостей:
— Слабое место слона — это шея, он никого не может оттуда сбросить. Именно там сидим мы, погонщики, и управляем слоном… Шея у слонов слишком коротка, поэтому они не умеют оглядываться. Еще им мешают огромные уши. На слонов легко нападать сзади, это они знают и потому никогда не чувствуют себя в безопасности.
Но многие тайны слонов я разгадал сам. Я ухаживал за ними каждый день. Ночью я тоже был рядом с ними — я спал и чувствовал в темноте их присутствие. Всего их было сорок. Вскоре я знал их всех по именам, и они отличали меня от других погонщиков.
Постепенно я стал понимать и язык слонов. Если им что-нибудь нравилось, то из глубины горла раздавалось тихое бормотание. Если их что-нибудь забавляло — раздавалось попискивание в кончике хобота. Когда они друг с другом советовались, слышалось легкое ворчание. Страх они выражали каким-то грудным клокочущим звуком, гнев — грохотом, да таким, что казалось, что слон вот-вот разорвется. Как-то, когда один слон напал на другого, из его глотки раздался такой страшный вопль, что я застыл на месте.
Но обычно они ладили друг с другом, и с погонщиками тоже. Каждый из погонщиков любил только своего слона и считал, что все другие ничего не стоят. Горе тому, кто оскорбит слона, которого погонщик считает частью себя самого! Такому обидчику несдобровать.
В прохладные дни слоны чувствовали себя хорошо. Жару они переносили хуже, чем холод. Но даже в полуденную жару они иногда принимали пыльные ванны, особенно когда знали, что могут сбросить с ног надоевшие путы и зашагать к реке, к широкому броду неподалеку от лагеря. Иногда слоны поднимали пыль, чтобы узнать, откуда дует ветер.
В пыли слоны купались только в крайнем случае, их всегда тянуло к воде. Воду они любили больше всего. Одни сразу же уходили в глубину до тех пор, пока над водой не останутся только спина и затылок. Другие не спешили, окунаясь бесшумно, как облака. Некоторые, наоборот, плюхались в воду с таким шумом, словно падали скалы. Так обычно делали молодые слоны: они брызгались водой, им даже приходило на ум мыть прибрежные камни, до которых не добиралась река. Они лепили глиняные шары и гоняли их перед собой наперегонки, дрались за эти шары или вдруг втроем и вчетвером нападали на Карлика — слона, который был уже взрослым, но оставался не выше четырехгодовалого слоненка. Бояться ему, правда, было нечего: великаны просто дразнили его, никогда не заходя слишком далеко. Было видно, что он им нравится. Погонщиком Карлика был чернокожий великан, намного переросший своего подопечного.
— Кто из вас может сказать, что он выше своего слона? — похвалялся этот погонщик перед другими. — И у кого еще есть такой слон, у которого все друзья?
И чернокожий был прав: Карлика баловали все. Большие же слоны бывали завидущими, они при случае враждовали, колотя друг друга бивнями и хоботами. Каждый из них имел определенных друзей, с другими же слонами лишь более или менее ладил.
4
Друзьями Сура были Арба и Тембо. Сур сильно перерос их, но, когда они стояли где-нибудь в стороне, скрестив хоботы и погрузившись в молчание, трое друзей казались одинаковыми. И хоть спина Сура была выше, голову он старался держать так, чтобы его глаза были на уровне глаз Арбы и Тембо.
Сур тоже имел своего врага. Это был Рокко, самец в расцвете сил, моложе Сура, которому было уже более семидесяти. Сур давно имел «четвертые зубы», как говорил Карталон. Й хотя Рокко ни разу не отважился напасть на Сура, но когда они вдруг случайно касались друг друга, то раздавалось рычание Рокко. Сур оставался при этом спокойным.
Каждый раз, когда Рокко подходил к Суру слишком близко, Карталон злился. Свою злость он вымещал на погонщике Рокко.
— Поглядывай за своим желторотиком! — советовал Карталон.
— А ты сдай своего на живодерню! — огрызался погонщик Рокко — его звали Гизгон.
Обычно они наскакивали друг на друга, как бойцовые петухи, Рокко сопровождал ругань своего погонщика глухим рычанием, что заставляло Карталона требовать того же от Сура. Но Сур не поддавался. Только раз выказал он свой норов. Один раз Гизгон обозвал Сура старой клячей, не способной ни выкорчевать дерево, ни поднять ствол. И тогда Сур зарычал. Его, наверное, вывел из себя гневный визг погонщика.
Карталон был вне себя. У выхода из лагеря лежали стволы деревьев, целый штабель. Они были различной величины. Собрались все погонщики, они окружили Сура и Рокко и повели их к штабелю дров. Подобные споры случались и раньше. Но теперь друг другу противостояли два сильнейших слона. Выбраны были самые тяжелые стволы. Рокко должен был оттащить их по очереди к Суру, а Сур — назад в штабель. По команде слоны приступили к соревнованию. Я тоже закричал, когда очередь дошла до Сура.
Рокко перетащил уже все стволы, когда остался последний — он был так тяжел, что потребовалось поддеть его длинным рычагом, чтобы сдвинуть с места. Рокко принялся за него. Тонкий конец ствола ему удалось кое-как приподнять, но он опять уронил его. Гизгон так размахивал руками, что весь покрылся потом.