«Я сказал: вы — боги…» Религиозное течение в освободительном движении 70-х гг. XIX века в России («богочеловечество»)
Шрифт:
«В настоящее время у нас (…) выделяются уже теперь главные и противоположные направления. (…) поборники первого направления в настоящую возможность (…) революции не верят. (…) Другой путь — боевой, бунтарский. В него мы верим и только от него ждем спасения» [5,52].
Тут необходимо сделать оговорку. Вера в правоту своего дела, безусловно, признавалась (и не только Бакуниным) необходимым элементом революционного сознания, но вера религиозная, столь же, безусловно, отрицалась. Вера в сверхъестественные силы, культовая сторона религии и церковная организация, сливающаяся в России с государственными структурами, вызвали резкое неприятие со стороны деятелей народничества, поскольку именно в них воплощалось, по их мнению «одурманивание»
«Он берется, например, излагать учение «богочеловечества», не понимая его основной идеи и смешивая его с христианством, которому оно прямо-таки противопоставлялось по своему эстетическому содержанию и по отношению к положительному опытному знанию» [90,447].
И совсем категорично отозвался о сверхъестественной природе религиозного знания Айтов, написав в своих тезисах: «Бога не будет». Столь же критично были настроены «богочеловеки» по отношению к церковной организации. В высказываниях Маликова, в тезисах Айтова отчетливо заметна мысль о том, что «богочеловечество» может распространяться только силой веры, по примеру первых христиан, и любые организационные структуры в нем невозможны. То же и с культом. У Н. Теплова вместе с выписками из Библии «против начальства» и «за коммуну», были обнаружены и такие: «против храмов, икон и т. п.», «против постов», «против троицы» [15-314,500]. Естественно, что никаких культовых действий в «новой религии» Маликова и остальных обнаружить нам не удастся. Собственно говоря, ничего, напоминавшего о религии, в «богочеловечестве» и не было, кроме многочисленных речевых оборотов и не очень ясной ссылки В. И. Алексеева на «Нагорную проповедь», сохранившейся в памяти М.Ф. Фроленко:
«… осенью 1874 г. мне пришлось жить в Рославле, и тут я снова натолкнулся на одного очень симпатичного богочеловека (Алексеева), но он уже не проповедовал и не приглашал в свою веру, а, только побывавши раз в Орле, привез оттуда обыкновенную лубочную картину: «Нагорная проповедь спасителя», показал нам и, указывая на нее, заметил: «Вот в чем вся суть». Далее, однако, не развил своей мысли, и что собственно он хотел сказать, так и осталось неизвестным» [82,117–118].
Иное дело вера. Религия основывается на вере, но они не тождественны. Боле того, воззрения всех народников: и теоретиков, и практиков был основаны на вере. Об этом писали и сами идеологи народничества. Так, М. А. Бакунин, в своем «Прибавлении А», выразился следующим образом:
«Что же служит ему (народу — К. С.) препятствием к совершению победоносной революции? Недостаток ли в общем народном идеале, который был бы способен (…) дать ей определенную цель? Но вряд ли было бы справедливо сказать, что в русском народе уже не выработался такой идеал. Если бы этого не было, если бы он не выработался в сознании народном, по крайней мере, в своих главных чертах, то надо было бы отказаться от всякой надежды на русскую революцию» [5,43].
Часто «обратное» прочтение какого-либо высказывания помогает лучше понять его логику. В таком прочтении логика приведенной цитаты выглядит так:
• тезис — если в народе нет идеала будущего общества,
• антитезис — отказаться от революционной борьбы мы не можем;
• синтез — такой идеал в народе есть, его только надо найти.
Эта логика не имеет ничего общего с рациональным знанием. Она религиозна по своей сути, поскольку в ней первичны мистическое, по своей природе, «знание» характера народа и основанное на вере убеждение в своей правоте.
Абсолютно та же логика (и та же терминология) прослеживается и в высказываниях П.Н. Ткачева, подобных такому: «Кто не верит в возможность революции в настоящем, тот не верит в народ…» [74,20].
Можно, конечно, сказать, что понятие «вера» здесь используется как пропагандистский термин или литературный образ. Но дело в том, что ни у идеологов народничества, ни у их учеников не было иной терминологии, адекватно описывающей процесс формирования нового общественного идеала. М.Ф. Фроленко свидетельствовал: «Мы нашли уже новый путь (хождение в народ — К. С.) и в него уже всецело уверовали» [82,118]. О том же писал О.В. Аптекман, именуя народничество 1870-х гг. «религией сердца»? а также «подлинной драмой растущей и выпрямляющейся души, (…) муками рождения больших дум и тревожных запросов сердца» [3,63].
Но самое существенное, наверное, в том, что значение веры в деятельности по преобразованию общества было теоретически обосновано идеологами демократического движения в 1860-х — начале 1870-х гг. «Главный нигилист» 1860-х гг. Д.И. Писарев статье «Посмотрим» задавал три вопроса, ответы на которые, по его мнению, способны придать верное направление деятельности «руководителей общественного самосознания»:
1. «Что должны они делать, пока теоретическое решение не найдено?
2. Что должны они делать, если теоретическое решение уже найдено?
3. Что они должны будут делать, когда теоретическое решение уже будет осуществлено?» [62,489–490].
С третьим вопросом — полная ясность. Ответ на него «в наше время невозможен и не имеет для нас ни малейшего интереса», так как не решены и не скоро будут решены первые два. Соответственно важны ответы на первые два вопроса, сама формулировка которых уже вступает в противоречие с рациональным мировоззрением, поскольку концентрируется на «теории» — идеале и не включает в себя «опыт» основанный практической деятельности. Ответы же эти (несмотря на «рациональную» терминологию) еще больше убеждают читателя в том, что автор воспроизводит способ мышления и деятельности, свойственный любому религиозному движению.
Ответ первый: «Всеми силами искать теоретическое решение (…) и систематически отрицать, заплевывать и осмеивать все, что отвлекает умственные силы образованных людей от главной задачи».
Ответ второй: «Постоянно разъяснять обществу (…) основные начала разумной экономической и общественной доктрины, знакомить его, таким образом, с найденным теоретическим решением и при этом, всеми возможными средствами усиливать приток новых людей из низших классов в образованное общество; другими словами, надо вербовать агентов найденного разумного учения и надо увеличивать массу мыслящего пролетариата».
«Теоретическое решение» к рубежу 60-70-х гг. считалось найденным.
Им стал русский общинный социализм. Но вот второй ответ сам вызывал массу вопросов: каким образом лучше всего знакомить с найденным решением, какими средствами «усиливать приток новых людей», сколько времени понадобится для того, чтобы увеличить массу «мыслящего пролетариата» и до какой степени ее следует увеличивать, что делать, если эта работа вступает в противоречие с законами данного общества? Все эти вопросы из сферы теории в область практики перешли вместе с подъемом студенческого движения 1860-х гг. Ответить на них решился П.Л. Лавров в своих «Исторических письмах». В них нас будет интересовать, прежде всего, та часть, в которой обосновывается возможность быстрого распространения передовых идей. Это письмо пятнадцатое: «Критика и вера».