«Я сказал: вы — боги…» Религиозное течение в освободительном движении 70-х гг. XIX века в России («богочеловечество»)
Шрифт:
Почему люди смогут преодолеть вековую вражду, и как это может произойти — вот вопросы, направленные в самое уязвимое место теории Маликова. Те, кто не слушал самого Маликова, а знакомился с его построениями в пересказе, замечали это очень быстро. Я Ломоносов писал: «Этот пункт «Системы» самый темный, самый неполный и более всего наполнен фразами, ничего не значащими…» [12,73]. Так же отреагировали и слушатели Н.В. Чайковского, на его призывы ко всеобщей любви. «Догматическая сторона его нового верования была обработана довольно неясно», отметил Тихомиров [73,38]. А Фроленко запомнил, что «у него [Н. В. Чайковского — К. С.] потребовали доказательств, говоря, что его обращение не может быть достаточным ручательством, что другие так же легко и быстро (…) смогут переродиться» [83,97].
Чайковский
«Да, друг мой, дорогой друг мой. Новая вера хороша. Верьте, верьте тому, что Вы, каждый, хочет бесконечно и честно, без всяких сомнений любить всех и каждого. Ведь это так! Прочь сомнения, прочь терзания — любовь — одна святая любовь вылечит и примирит все человечество, из развития этой любви в красоте ее законов — откроются законы общежития — уже чисто интуитивным путем. В вере в Богочеловечество нет ни я, ни ты, ни моего, ни твоего, в вере в человека как в Бога открывается великий мир его святого чувства, его бесконечной мысли — науки. Открывается (…) земной рай и все последуют за этим раем» [13-1032,5–6].
Если очистить эту проповедь от эмоций и оставить только логику, то получится следующее: любовь к людям (причем любовь религиозная) способна преобразовать общество на началах добра, объединив науку и чувство. Для этого надо «перестать искать Бога на небесах или Бога ученого» и обратиться с любовью к каждому конкретному человеку.
Конечно, в теории Маликова чувства больше чем логики. Его самого и его последователей по жизни вели эмоции. Но у них было одно доказательство и один пример правоты «богочеловечество». Доказательство — они сами. «Новая религия» давала им чувство владения истиной, разрешало противоречия их собственного сознания.
Недаром они так часто в своих речах использовали слово «гармония». В «богочеловечестве» они сами обрели недостающее душевное равновесие. М.Ф. Фроленко оставил, по-видимому, адекватное описание состояния Н.В. Чайковского в первые недели, после «обращения» в «богочеловечество»:
«… в нем полное душевное спокойствие, равновесие и довольство (…) у него нет противоречий между словом и делом (…) его апостольство было разлито в речах, движениях. Причем сразу бросалось в глаза, что человек не фальшивит, а неуклонно верит во что-то и поступает согласно этой вере» [84,222].
Для каждого человека наиболее существенный аргумент — это то, что происходит с ним самим. Если возможно внутреннее преображение в них самих, то почему оно не возможно в других — так, или примерно так рассуждали последователи Маликова. Тем более что параллели с «отжившим», но когда-то великим духовным движением — христианством — дают надежду на то, чтобы быть выслушанными и понятыми.
«Наша вера, заявлял Маликов, — новая вера, какой, например, было христианство для людей, живших 1874 года тому назад, и все ведь знают, а ученый мир доказывает, что христианство подняло и обновило людей» [13-1032,10].
Ставя вопрос о том, что может способствовать этому внутреннему преображению и обретению внутреннего равновесия, мы как бы замыкаем круг, и возвращаемся к проблеме, поднятой Маликовым в самом начале, проблеме единства чувства и рационального знания. Религия «богочеловечества» создана мыслью, логикой, но воплощена может быть только чувством, эмоциями. Седьмой тезис «новой религии», в изложении Д. Айтова начинается так:
«Во всяком человеке есть потребность есть, пить, дышать. Любить ближнего, то есть помогать ему в несчастиях, выручать из беды, избавлять от насилия и тем более не насиловать, а главное, видеть окружающих счастливыми, очевидно и сделать их, на сколько хватит сил, счастливыми…»
И далее: «За примерами ходить недалеко: Иисус Христос не деньгами осчастливил христиан, а межу тем несомненно, что сжигаемые христиане были несравненно счастливее сжигающих язычников, что видно из того,
Эта своеобразная стимуляция лучших качеств человеческой натуры, при помощи пробуждения религиозного чувства, должна была способствовать объединению всех людей вокруг одной простой идеи — взаимного примирения. «Неужели вы думаете, восклицал Маликов, — что все гонители правды, как называете Вы, действительно ненавидят правду, действительно живут для человеческой крови — поймите, они сами страдают от этого, но они сами страдают от этого, но они и Вы не знаете, как помириться друг с другом. А помириться-то ведь можно не на чем-нибудь выдуманном: добром, любящем содержании человеческой натуры» [12-1032,10].
«Помириться», в терминологии Маликова означало — выработать совершенно новые отношения любви и согласия, способные привести высшие классы общества к добровольному отказу от эксплуатации человека человеком, а низшие — к отказу от социальной зависти и стремлению к насильственному переделу собственности.
Здесь не может не появиться новый вопрос: откуда у Маликова такая уверенность в том, что «гонители правды» готовы к примирению и страдают из-за того, что это невозможно? Возможно — из близкого знакомства с одним из самых ярких «гонителей» — К.П. Победоносцевым. Хорошие и почти дружеские отношения между ними установились в то время, когда Маликов был студентом юридического факультета, а К.П. Победоносцев — профессором права. Маликов вспоминал впоследствии о своих беседах с профессором и о том, что в них постоянно присутствовала тем раскола общества, и тех последствий, к которому этот раскол может привести. Несколько лет они переписывались, но, к сожалению, эта переписка пропала (вместе с большинством бумаг Маликова) в железнодорожной катастрофе, и точно узнать, какие мысли внушал профессор своему студенту, мы уже не сможем. Но если обратиться к опубликованным произведениям К.П. Победоносцева, то совсем не трудно заметить, что некоторые темы и интонации удивительным образом переплетаются с темами и интонациями А.К. Маликова. Приведем лишь один фрагмент, в котором отчетливо звучит тот самый мотив двойного раскола: в самом человеке и в обществе:
«Великий вопрос, не перестающий смущать ум и совесть во всем человечестве — вопрос об осуществлении в отношениях человеческих правды и любви, заповеданных Христом, полагаемых Христианской церковью в основание своего учения. Нет разума, который нашел бы ключ к разрешению этого противоречия, нет совести, которая успокоилась бы на нем. Проходя мыслью кровавую историю войн, раздоров насилия, длящуюся с начала мира до сегодняшнего дня — и в общественной и в частной жизни, всякий с ужасом (…) видит начальства и власти, забывающие свое призвание, видит неправедные прибытки в чести и славе, богатство, нажитое хищением, поглотившее самою власть и владеющее миром, видит беззаконие, самоуверенное под покровом наружного благочестия, видит тысячи и миллионы, приносимые в жертву богу войны, идолу вражды и насилия, видит, наконец, бесчисленные массы, раздираемые нуждою, живущие и умирающие в страдании. Где же, спрашивает, царство Христово, царство любви и правды, где же действенная сила религии, — где цель и конец бедственной человеческой жизни» [63,276–278]?
Собственно говоря, вся теория «богочеловечества» есть развернутый ответ на этот «великий вопрос». Этот ответ начинается с утверждения о неспособности преодолеть все противоречия современного мира религией; продолжается описанием метода, при помощи которого можно преодолеть социальный раскол и завершается указанием на то общество, которое может (и должно) возникнуть в результате. Ответ, подчеркнем, полностью расходящийся с тем, что писал и проповедовал сам Победоносцев. Но сама общность темы показательна. Вполне возможно, что беседы и переписка с авторитетным педагогом и почти наставником, с одной стороны подтолкнули Маликова к поиску ненасильственных способов разрешения существующих в обществе проблем, а с другой стороны — придали ему уверенность, что и правящие слои государства могут воспринять довод «веры и любви».