Я, следователь. Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак. Телеграмма с того света
Шрифт:
— Ответственный дежурный Коновалов слушает…
— Привет, Серега… Это Тихонов тебя достает…
— Что это тебе неймется в субботу? Ты как в Рузаеве оказался?..
— На похороны приехал… Тут история произошла вполне противная, мне нужна твоя помощь…
Я объяснял ему историю с телеграммой, а Коновалов где-то далеко, за сотню верст, сосредоточенно пыхтел в трубку, не перебивал меня, вопросов праздных не задавал, но я знал, что он не просто внимательно слушает, а по укоренившейся за долгие годы привычке
— Понятно, — медленно сказал Коновалов. — А Коростылев этот сродственником тебе доводится?
— Ну, наверное, считай, что сродственник. Сроднились мы с ним за целую жизнь…
— Все ясно. — И я представил себе, как он отчеркнул жирной линией свои закорючки на листе и приготовился по пунктам записывать задание.
— Серега, надо срочно дозвониться в Мамоново, в городское управление, если понадобится — продублируй запрос в область, в Воронеж. Ты записал исходящие телеграммы? — на всякий случай переспросил я.
— Конечно…
— Пусть сегодня же опросят телеграфисток, всех, кто мог быть на почте во время подачи телеграммы, кто такой Пронин?..
— Пронина-то никакого нет — фамилия взята от фонаря, — перебил Коновалов.
— Не сомневаюсь, но телеграмма необычная — его должны были запомнить, почтари его смогут довольно подробно описать. Затем надо взять на телеграфе исходящий журнал, посмотреть, кто отправлял сообщения перед Прониным и вслед за ним…
— И что? — раздумчиво спросил Коновалов. — Что дает?
— Мамоново — маленький городок, многие знают друг друга. Соседи Пронина в очереди могли запомнить какие-то важные детали. По ним можно будет легче его раскупорить. Понимаешь?
— Усек, — хмыкнул Коновалов. — Чувствую, что ты на воскресные дни мамоновским сыскарям подкинул работенку невялую…
— Да, Серега, я это знаю. И тебя, друг, прошу: вломись в это дело, как ты умеешь. Я тебе не могу и не хочу ничего объяснять по телефону, но если этот гнусняк от нас улизнет, ставь на мне крест…
И вдруг совершенно неожиданно почувствовал, что по лицу у меня текут слезы и голос предательски сел, тугой ком заткнул глотку.
— Але, але, Стас, ты чего там? Але! — заорал в трубку Коновалов. — Ты, что тараканишь? Але! Стас! Что с тобой? Может, кого из наших ребят к тебе подослать?
Я несколько раз глубоко вздохнул, с трудом продышался и твердо сказал:
— Серега, со мной полный порядок. Никого присылать не надо, глупости это. Я здесь все сам сделаю. Ты будешь держать связь с местной телефонисткой, ее зовут Аня Веретенникова, она меня легко разыщет… Договорились?
— Есть, все будет в норме.
Вышел из будки, из спертой духоты с надсадным запахом пыли и пота, и
— Вы не волнуйтесь, я вас мигом соединю, как только позвонят…
— Спасибо, Аня, я вам буду регулярно звонить. Вот вместе с вами мы раскрутим эту историю…
— Ну, да, конечно, я ведь старый Шерлок Холмс, — усмехнулась Аня. — Да и вы на милиционера не похожи. Вы на артиста Филатова похожи, только ростом подлинней…
Я подумал, что она моложе меня лет на пятнадцать, но говорила она со мной не как молодая женщина, она не «ухаживалась», она говорила с ласковой снисходительностью матери, для которой все эти игры давно позади, хоть и симпатичны, но неинтересны — она вязала ползунки, и на лице ее желтели пятна будущих, иных, нестерпимо тяжелых и высоких забот.
— Аня, где у вас городская милиция?
— А вон, наискосок, через площадь дом двухэтажный, там вход с переулка.
— Анечка, я вам звоню через час.
С автостоянки постепенно разъезжались машины, урчали, готовясь в путь, автобусы, из-под брезентового фургона с надписью «Люди» разносились по площади развеселая гармошка, нестройное пение, клочья частушечных выкриков. Сумки, пакеты, авоськи с апельсинами.
Я пересек площадь и вошел в зеленый палисадник перед старым домом с красной стеклянной таблицей «Управление внутренних дел». На деревянном крылечке сидел милиционер и строгал ножом чурку.
— Я бы хотел поговорить с Зацаренным, — сказал я, поздоровавшись.
— А он у себя сейчас. Шестая комната — пройдете мимо дежурной части, налево по коридору…
Из-за приоткрытой двери раздавался громкий голос:
— Нет, нет, Семен Петрович, вы это не понимаете… У нас для этого нет возможностей… Да что страда — в милиции всегда страда…
Слова были круглые, отчетливые, точно разделенные между собой — цепочкой воздушных пузырей вылетали они из кабинета в сонную тишину пустого коридора и гулко лопались в неподвижном сумраке вокруг меня.
Я постучал и вошел в комнату, не дожидаясь ответа, — за столом разговаривал по телефону молодой капитан, и я удивился, что у такого юного блондинчика ярко выраженный командирский голос.
Он показал мне рукой на стул и зычно сказал в трубку:
— Нет, Семен Петрович, не могу, и не просите… Вы это не понимаете… На заметку возьмем обязательно, а практически пока обойдемся разговорами…
Я подумал, что от его голоса в телефонных проводах должно подскакивать напряжение. Юша Бутов сказал о нем: интеллигентный милый человек, заместитель по розыскным делам Зацаренный.
Он бросил на рычаг трубку и поднял на меня голубые навыкате глаза.
— Слушаю вас… — И слова, как детские шарики, один длинный, а второй круглый, гулко ухнули надо мной.