Я служил на флоте
Шрифт:
– Отпусти, кто-нибудь увидит, – прошептала примирительно, а сама прижалась к нему телом. Руку Руслан уже не отпускал всю дорогу до стоянки такси, непрерывно смешил ее анекдотами. Такси на стоянке не было, зато была очередь во главе с двумя молодыми подвыпившими мужчинами. Подруга Асланова явно расстроилась из-за внушительного хвоста очереди. Подъехало такси. Асланов решительно направился к машине, подталкивая слегка упирающуюся Людмилу Георгиевну. К такси подошли и двое мужчин:
– Куда лезешь без очереди, не видишь, мы первые?!
В голове Асланова мгновенно возник план. Зыркнув глазами вокруг себя и убедившись, что милиционеров поблизости нет, нанес поочередно два мощных удара в челюсть одному и другому. Распахнул дверь и втиснул на заднее сидение спутницу. Сам присел рядом и вежливо попросил водителя отвезти их по адресу. Людмила Георгиевна, восхищенная увиденным, молчала, прижавшись к нему.
Минут через пятнадцать оказались у ее дома, Руслан расплатился. Лардюкова проживала в частном доме с матерью. Вошли в дом. Асланов был представлен как друг Людмилы Георгиевны, что, кстати, никого не удивило. Видимо, мужчины были частыми гостями у молодой разведенной женщины.
Вовремя ужина Асланов обратил внимание, что сплошь и рядом на стенах висели фотографии и портреты Муслима Магомаева. Чувствовалось, что в этом доме любили "звезду" советской эстрады. Ярый фанат, Людмила Георгиевна могла бросить все: работу, мужа – выехать на его концерт в любое время года, дня и ночи. Ему стало известно от нее, что Магомаев – основная причина развода с мужем, доктором наук по ядерной физике.
"Нет, дорогая, врешь ты все, – думал Асланов, – это ж сколько у тебя этих Магомаевых было, что от тебя муж сбежал".
Мама Людмилы Георгиевны вдруг засобиралась, объявила:
– Пойду на улицу с соседями посижу.
Людмила Георгиевна только улыбнулась. "Да, у нее все отработано до мелочей. Но если она мать выпроводила, значит, мы на правильном пути," – сделал заключение Руслан. Лардюкова поставила медленную музыку, конечно, Магомаева. Руслан предложил потанцевать, через две минуты решил: "Пора!" Неуловимым движением хищника вскинул ее на руки. Куда? Из зала вели две двери. На мгновение застыл, но указующий перст Людмилы Георгиевны вовремя пришел на помощь. Толчком открыл дверь, шагнул в комнату. Огромная двуспальная кровать как будто этого и ждала – с размаху бросил на нее тело, ноги доцентши по инерции задрались до головы. Не дав им опуститься, он быстро просунул между ними руку и рывком сдернул с нее трусики и колготки…
Через два часа они приступили к обсуждению условий сдачи зачета и государственного экзамена по научному коммунизму. Лардюкова настаивала на тройках всем кроме Руслана, ему четверка. Асланов не соглашался. Его устраивало "хорошо" всем семерым. Пришлось вновь предложить Людмиле Георгиевне неотразимые аргументы в прежнем содержании, но в измененных аномальных формах.
Вечером следующего дня на своей квартире, находясь в окружении друзей, рассказал им в деталях о произошедшем в доме у Лардюковой, о гимнастических упражнениях и результатах торга. В конце Асланов, криво усмехнувшись, неожиданно добавил:
– Кажется, доцентша меня трихомонозом «наградила». Но лечиться я сейчас не смогу, надо же свой мужской долг до конца соблюсти, пока последний из нас не сдаст экзамен. Послушай, Тамик, – обратился Асланов к Тулпарову, – у тебя вроде схема лечения была? Потом поможешь мне избавиться от этой мерзости?
…Через два месяца после торжественного выпуска Асланова распределили в Севастополь в распоряжение командующего Черноморским флотом. Но это уже другая история.
Вечером субботнего дня лейтенант флота Руслан Асланов после «суток» сошел с трапа. Отутюженные стрелки брюк зеркально отражались в начищенных до блеска форменных штиблетах. Баркас долго ждать не пришлось, через десять минут сходящая смена бригады надводных кораблей на «Северной», человек пятнадцать, загрузилась и двинулась по фарватеру бухты к Графской пристани. В баркасе стояли по ранжиру, младшие офицеры впереди, опустив руки по швам, держаться при ходе баркаса молодым офицерам запрещалось по этикету. За этим зорко наблюдали «морские волки», отслужившие более десяти лет. Если лейтенант при раскачке касался рукой ограждения, он становился предметом насмешек на все время хода.
Через двадцать минут дежурный баркас – по-флотски малый трамвай – причалил к Графской пристани. Первыми степенно и чинно выходили старшие офицеры, молодежь, весело галдя и толкаясь, нетерпеливо повыпрыгивала на причал неорганизованной массой. Лейтенант поднялся по ступенькам Графской пристани, прошел через колонны, осмотрелся и стал обдумывать план вечернего отдыха: куда идти молодому неженатому офицеру? В Севастополе один художественный музей, где почти все картины с морской тематикой. Театр имени Николаева, рынок и Андреевские бани. Музей он посетил три раза, и то из-за красавицы-еврейки Светы Симхович, в театре побывал один раз, и то ушел с первого акта… Заезжая труппа из Нижнего Новгорода показывала что-то из жизни русской глубинки, что ему, сыну гор, было совсем неинтересно.
Выйдя из общественного туалета, на противоположной стороне Большой морской рассмотрел девушку средней упитанности, крашеную блондинку, круглолицую, с голубыми глазами, хохлушку лет эдак тридцати. О "хохлушке" свидетельствовал осветленный перекисью пушок усов на верхней губе. Она смотрела на него в упор, как голодная самка, не мигая и не отводя своих откровенных нахальных глаз. Встретившись с ней взглядом, лейтенант спросил по обыкновению спокойно, но твердо.
Она ответила, не таясь:
«Да, хочу!»
По дороге к хохлушке поинтересовался, между прочим, не замужем ли.
– Нет.
– Хорошо. Меньше проблем.
И на всякий случай, уже по привычке:
– Какой этаж?
– Четвертый.
Что-то в ответе не понравилось и даже слегка насторожило. Настороженность несколько усилилась, когда, поднявшись на четвертый этаж, в проеме открытой двери увидел на вешалке форменную морскую фуражку старшего офицера. Сразу подметил, фуражка 59 размера, мгновенно рассчитал рост и вес хозяина. Надя успокоила: