Я служил на флоте
Шрифт:
– Ну что же, Галю необходимо брать через милицию и только в общежитии под любым предлогом. Затем милиция привезет ее к Вам в управление. Пока Галя не даст Вам письменных показаний, отпускать ее нельзя. Иначе она сразу же попытается по телефону предупредить Лагуна или Золлонова. У нее упрямый характер, с ней надо работать аккуратно. Но я готов в случае осложнений помочь, думаю, очная ставка со мной окажет влияние на ее решение. В связи с изложенным я хотел бы быть проинформирован, когда начнется задержание Гали, чтобы во время допроса находиться на корабле и быть готовым в любое время выехать в случае необходимости на очную ставку с ней, – предложил Асланов.
Николай Петрович и Владимир Андреевич переглянулись. Затем Николай Петрович сказал:
– Хорошо, Руслан Георгиевич, у нас от Вас секретов нет, все начинается в понедельник утром. На том и разошлись.
В понедельник около шестнадцати часов дежурный по кораблю потребовал Асланова на ют. Объяснил, что звонили из Военно-Морского госпиталя, просили немедленно приехать. На баркасе Асланова доставили к причалу госпиталя, у входных ворот его ждала черная "Волга". А через 10 минут он был уже в Управлении особого отдела флота.
– Не сдается твоя подруга, – мрачно усмехнулся Николай Петрович, – она действительно с характером. Давай подключайся, Руслан Георгиевич.
Асланов улыбнулся:
– Николай Петрович, я готов, ведите меня на очную ставку, но у меня просьба, нет ли в этом учреждении наручников?
– А зачем они Вам? – искренне удивился Николай Петрович.
– А Вы меня на очную ставку в наручниках проводите, на Галю это произведет нужное впечатление. Думаю, она сломается, если меня в наручниках увидит. Я обладаю всей информацией в том же объеме, что и она, ей это известно. А зачем ей молчать, если я задержан и уже все вам рассказал? Какой ей смысл дальше сопротивляться? Я сам ей и скажу, что уже дал письменные показания.
– Давайте попробуем, – поддержал Асланова Владимир Андреевич, – противозаконного в этом ничего нет, наручники ведь мы оденем по его просьбе.
Очная ставка прошла гладко. Когда Асланова ввели в наручниках, Галя чуть не лишилась чувств. Полным трагизма голосом Руслан начал:
– Галя, я рассказал им все, не скрывай ничего, так будет лучше нам с тобой, они того не стоят.
Асланова увели.
– Ну ты даешь, случайно в самодеятельности не участвовал? – с искренним уважением вымолвил Владимир Андреевич, снимая с рук старшего лейтенанта наручники. В кабинет влетел Николай Петрович и без перехода сразу с места в карьер:
– Начала давать письменные показания… Ну спасибо, Руслан Георгиевич, уважил, как говорится, гора с плеч. Но как ты выдал-то в кабинете: "Я рассказал им все, не скрывай ничего, они все знают". Ну прямо Станиславский. Послушай, Руслан Георгиевич, а ты в самодеятельности не играл случаем?
…Третьи сутки на крейсере нет командира, в кают-компании офицеры принимают пищу без Анатолия Михайловича. Его прорабатывают и выхолащивают лучшие специалисты особого отдела флота. Отсутствуют и капитаны второго ранга Бегринец и Золлонов, но их отсутствие менее заметно. Офицеры в догадках. Никто не знает истинную причину отсутствия Анатолия Михайловича и его верных подручных. Асланова никто больше не тревожит, да и нет в этом необходимости. Раскололись "растлители" подчистую, ничего не скрывают, рассказывают о всех деталях своего распутства, отвечают подробно на задаваемые им вопросы. Впрочем, они понимают, что от их чистосердечного признания зависит немногое, но все же надежда умирает последней.
На четвертые сутки Владимир Андреевич выдал с облегчением:
– Они во всем признались, назвали всех девушек, девушек вызвали на допрос, просят не сообщать родителям. Ну и кашу мы с тобой заварили, Руслан. В принципе дело законченно. Но вопрос вот в чем, что с ними делать дальше? Если передать их прокуратуре – громкий процесс, и получат они по полной программе от восьми до двенадцати лет. Шуму будет на весь Военно-Морской флот, полетят головы от Севастополя до Москвы, ты это понимаешь не хуже меня. Так вот, мне нужно твое мнение, что дальше будем делать с ними?
– Владимир Андреевич, – ответил Асланов– мне все равно, что с ними дальше будет, решение пусть принимает Ваше ведомство, я заранее соглашусь с любым принятым по их дальнейшей судьбе.
Собеседник оживился:
– Руслан, я предполагал, что ты так ответишь. В таком случае, принимаем следующий вариант: все передается в политический отдел Черноморского флота, на его усмотрение. Завтра на собеседование по этому вопросу тебя приглашает член военного совета адмирал флота Медведев, тебе быть у него в десять часов. Вот такие дела, Руслан, спасибо за все. А сейчас будем пить кофе, если никуда не торопишься.
Не дожидаясь ответа, Владимир Андреевич ставит на стол конфеты и печенье…
Беседа с адмиралом флота Медведевым заняла не более двадцати минут. Адмирал объяснил, что разбирать дело Лагуна и компании будет партийная комиссия флота и что его, Асланова, также пригласят на парткомиссию в качестве свидетеля, и оттого, что он скажет, зависит их дальнейшая судьба. Асланов заверил адмирала, что на парткомиссии он откажется от своих предварительных показаний и сделает все, что от него зависит, чтобы информация по делу не получила дальнейшего распространения. В заключение беседы Медведев вдруг обнял Асланова за плечи и сказал:
– Я знаю о несправедливом и хамском отношении к Вам командира крейсера, уже проинформировали. Лагун и остальные несомненно будут сурово наказаны по партийной линии, но с другой формулировкой. Они лишаются любой дальнейшей перспективы в службе, их будут увольнять по выслуге лет. Вас я переведу на другой корабль с нормальным командиром. Есть ли у Вас личная просьба, Руслан Георгиевич, я ее исполню.
– Товарищ адмирал флота, у меня нет никаких просьб, – отчеканил Асланов, – буду служить дальше Родине.
Адмирал внимательно посмотрел ему в глаза:
– Ну, если нет вопросов, можете идти, готовьтесь на парткомиссию, она состоится завтра в политотделе тринадцатой бригады в шесть часов вечера.
"Но как все отработано и как отлажена система контроля, – восхищенно подумал Асланов. – Шаг влево, шаг вправо, и тебя сотрут в порошок. Кажется, я нигде не ошибся и лишнего вроде ничего не сказал". Выйдя из здания штаба Черноморского флота, подумал вдруг: "А ведь я до вечера свободен, может быть, развеяться перед парткомиссией. – Что-то ему подсказывало, что он на правильном пути. – Схожу-ка я к Гале Духовой в Дом офицеров, она вроде на месте должна быть".