Я, снайпер

Хантер Стивен

Боб не желал это слушать. Директор кладбища вроде бы старался говорить правильные вещи, но Свэггер, дождавшись паузы в его разглагольствованиях, улыбнулся и быстро вышел.

Он направлялся к своей взятой напрокат машине, думая: «К шести приеду в аэропорт, в десять уже буду в Бойсе, к полуночи доберусь до дома. Хорошо, что все закончилось так быстро. Было бы…»

— Простите, вы, случайно, не тот самый знаменитый наемный убийца Боб Ли Свэггер?

Это обращение застало Боба врасплох. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что потерял связь с реальным миром — всегда непростительная ошибка. Черт побери, это еще что такое? Очередной козел?

Обернувшись, Свэггер увидел другого промокшего насквозь мужчину приблизительно одного с ним возраста, тщетно кутающегося в дождевик, в бесформенной от дождя шляпе, только морщин у него на лице было меньше, а загар был темнее. Хитрая искорка в глазах незнакомца убедила Боба в том, что, хотя вопрос и казался насмешливой издевкой, на самом деле в нем не было ничего враждебного, он свидетельствовал лишь о принадлежности к братству тех, кто сеет смерть.

— А вы кто такой? — спросил Боб.

— Ганни, [14] меня зовут Чак Маккензи. Младший капрал в отставке. Я занимался той же самой работой в течение года и еще одного месяца.

Ощутив, как что-то пульсирует в его холодном мертвом сердце, Свэггер осознал, что он все еще чуточку жив.

— Чак! Проклятье! Ну конечно, Чак. Это вы великий мистер Девяносто шесть?

— Так называют меня другие. Только не я сам. Просто рассуждал так: если у тебя есть АК-сорок семь, тебя нужно подстрелить.

— Чак, я с радостью пожму вашу руку. Мы с вами братья, это мы искали в джунглях «Калашниковы» с приставленными к ним живыми целями. Рад, что вы перетерпели те тринадцать месяцев, рад, что вы и сейчас живы и здоровы.

14

Ганни — от gunnery sergeant, комендор-сержант.

— Это ведь вы заплатили за все?

— Ну, наверное. Кто-то же должен был, а я отложил кое-какие деньги, только и всего.

— Ганни, мы можем поговорить? Могу я угостить вас чашкой кофе или чем-нибудь покрепче?

Боб подумал: «Вот и пропал мой план».

— Конечно, — согласился он. — Давайте где-нибудь посидим. Кофе — то, что нужно. У меня были проблемы с выпивкой, и, если я просто глотну бурбона, обо мне не услышат до следующего сезона муссонов.

Оказалось, что Чак обладает очень редким для снайпера качеством — чувством юмора. Они заняли столик в каком-то убогом кафе на окраине окраины, в безликом зале в окружении постоянно меняющихся парней и девушек. Два старика, хохочущие до слез, словно пьяницы, над темами столь запутанными, что разобраться в них и уж тем более найти в них что-то смешное мог только снайпер.

— Против стрельбы я никогда ничего не имел, — заявил Чак. — Меня доставала писанина. Все эти рапорты, доклады и донесения. На правой руке у меня сводило указательный палец. Я сказал: «Сэр, если хотите, чтобы я продолжал стрелять, дайте главному пальцу хоть какую-нибудь поблажку, старина совсем замучился». Я думал, командир мне ответит: «Капрал, приложи к нему лед, как делают подающие в бейсболе. Твой палец — слишком большая ценность, с ним нельзя обращаться так легкомысленно. Сам можешь отправляться в наряд на кухню, но вот палец… о нем нужно позаботиться». Честное слово, мы были не людьми, а указательными пальцами, по какому-то недоразумению прикрепленными к людям. Особенно мне нравилось то, что некоторые офицеры смотрели на тебя как на машину смерти, на убийцу-психопата, на собачье дерьмо, прилипшее к ботинку. Конечно, до тех пор, пока их не подстреливал какой-нибудь желтый человечек, скрывающийся в джунглях с девяностолетней русской винтовкой с прицелом стоимостью три доллара, горящий желанием убить кого-нибудь большого и белого с обилием полосок в петлицах. Вот тогда ты становился лучшим другом. «Братец Чак, я так рад тебя видеть, черт побери. Чак, Чак, Чаки-Чаки, мой лучший друг! Где ты пропадал, как твои жена и дети, не пора ли отправить тебя на повышение? Но сначала будь любезен, пришей вон того маленького человечка в джунглях, который хочет засунуть мне в задницу дозу свинца».

Это было очень смешно и полностью соответствовало действительности. Боб хохотал от души.

— Раз десять натыкался на такое, — подтвердил он. — Как там нас называли? «Элитными убийцами», что-то в этом роде. А на самом деле мы были простодушной деревенщиной, слишком тупыми, чтобы сообразить, что нас самих взяли на мушку. Мы делали то, что нам приказывали. Но как оказалось, большие шишки вовсе не имели в виду: «Убивайте всех этих желтых уродов». На самом деле подразумевалось вот что: «Убивайте всех этих желтых уродов, но только нам ничего не говорите, потому что мы не хотим забивать этим голову».

— Совершенно верно. — Чак рассмеялся. — Ганни, ты попал в самую точку. Они не хотели забивать всем этим голову, но до наших голов им не было никакого дела. Как один человек сказал про шлюх: мы платим им не за любовь, а за возможность уйти после любви. Вот и нам платили не за то, что мы убивали, а за то, что мы все продолжали помнить, когда они сами могли обо всем забыть, спокойно возвращались домой, праздновали Рождество со своими малышами, чувствуя себя чистыми и порядочными. Чувствуя себя героями.

— Что ж, тогда мы многим помогли почувствовать себя героями, — заметил Боб. — И все же, несмотря на прочую мерзость, мы прожили такую жизнь, о какой большинство не смеет даже мечтать.

— Аминь, ганни. Ты только посмотри на всех этих пуделей: они не представляют, что такое реальный мир, а мы сражались и умирали в мире настолько реальном, что они и вообразить его не могут.

— Выпьем же за морскую пехоту Соединенных Штатов, которая обеспечивала нас трехразовой горячей кормежкой, койкой, винтовкой и окружением, полным целей.

— Я выпью за окружение, полное целей, даже если горячая кормежка частенько оказывалась не такой уж горячей, а койка — удобной. Однако пострелять нам пришлось вдоволь, это точно. Ничего подобного я больше никогда не видел, и хотя мне должно быть стыдно, но я рассуждаю так: каждый маленький желтый человечек, которого я отправил к Будде, не всадил свою семь шестьдесят два в какого-нибудь рядового Джонса и тот вернулся домой в свое родное Жабье Логово, штат Теннесси, и устроился на работу на лакокрасочную фабрику.

— Справедливо, черт побери, — кивнул Боб. — Выпьем за отделы кадров всех лакокрасочных фабрик, которые мы избавили от проблем с персоналом.

Вот только плохо, что им приходилось пить непомерно дорогой кофе вместо какой-нибудь ядреной отравы, которая разлилась бы огнем по всему телу, притупляя боль. Наконец Чак подошел к тому, ради чего и завязал разговор со Свэггером; сам Свэггер ждал этого с самого начала.

— Ганни…

— Зови меня Бобом. Все это дерьмо с сержантами и капралами осталось в далеком прошлом.