Я стану ночным кошмаром

Островская Екатерина

Вера сделала глоток шампанского, скривилась и отставила бокал. Ладно, потом выпьет, позже, и вино уже не будет казаться отвратительным и горьким. Ну, не предполагала она своих будущих измен, это ведь не означает, будто их не будет никогда. К тому же это был просто секс. Подумав так, Вера напряглась. «Надо же, я так спокойно разделяю секс и любовь. Выходит, никогда не любила Бережного, и все, что происходило между нами в постели, было без любви. А раз так, то чем нынешняя ночь отличается от всех предыдущих? Только тем, что у меня есть штамп в паспорте. Чего ради я должна быть верной женой человека, которого не любила и не люблю? Да, мы живем с ним — как двое друзей,

как сокурсники, которые сошлись во время учебы. Но то время прошло, и эти два человека уже ничего не могут дать друг другу, но продолжают жить вместе, обманывая себя и весь мир».

В коридоре прошлепали босые ступни. На пороге кухни появился голый мускулистый Миклашевский. Пригладил ладонью взъерошенные волосы.

— А чего это ты одна? Мне тоже шампусика плесни.

Вера поднялась за вторым бокалом, нисколько не стесняясь того, что на ней тоже нет никакой одежды.

— Если тебя мучает совесть, — неожиданно произнес Иван Севастьянович, — типа того, что мужу изменила, забудь. Все рано или поздно так делают. А те, кто не решился, жалеют потом. Хотя, может, и не жалеют, но жизнь у них все равно пресная. И потом, кто может судить другого? Только тот, кто сам без греха.

Он опустился за стол, взял бокал, залпом выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:

— Время разбрасывать камни и время собирать камни. Время любить и время ненавидеть, время жить и время умирать.

— Вы это к чему? — не поняла Вера.

— Во-первых, не «вы», а «ты» — за пределами управления, естественно. А во-вторых, мы сами отвечаем за поступки, которые совершаем. А потому большим преступлением будет, если мы отбросим в сторону, словно камень, то, что нам сейчас необходимо, а потом отправимся собирать камни и не найдем ни одного.

Что именно хотел сказать Миклашевский, тогда Вера не поняла. Вероятно, имел в виду что-то личное. У него ведь была семья, дочь и жена, школьная учительница.

Вероятно, он любил Веру в тот момент, когда произносил слова про камни. А возможно, его накрыла страсть. Но все равно закончилось это подлостью.

Когда Иван Севастьянович охладел к ней, Вера не помнила уже. Они продолжали встречаться, но их встречи стали походить на обязательные ночные дежурства. Миклашевский повторял одни и те же фразы о любви и в постели делал одно и то же, с той же выученной когда-то показной страстью.

Глава 3

Того, что ей предложат стать участковым инспектором, Вера не могла и предположить. Но начальник районного управления объяснил, что другой должности для нее нет — таково распоряжение кадровика. К тому же, по мнению нового начальника, Вере необходимо общение с простыми людьми, чтобы узнать их жизнь, чаяния и настроения. Судя по всему, ему доложили об отношениях между Бережной и ее прежним начальником.

Участок, который достался Вере, был не совсем уж незнакомым. Здесь находился ее дом, так что некоторых людей из проживающих здесь тысяч она знала. Многие знали и ее, причем даже не догадываясь, что она служит в полиции. Теперь узнают, потому что надо будет постоянно носить форму, совершать обходы территории и общаться с жителями микрорайона.

Прежний участковый передал ей журналы приема граждан и заявлений. Показал альбомы с фотографиями проживающих на территории рецидивистов и людей, склонных к правонарушениям.

— Это мое «нау хоу», — сказал он. — Я в паспортном столе договорился, и мне все фотки тех, кто паспорта получает, передают.

— Ноу-хау, — поправила Вера.

— Да какая разница! — отмахнулся сорокалетний майор. — Главное, что фотки необходимы.

Я, например, тщательно изучаю их. А потом иду по улице и знаю, кто мне навстречу попадается. Они, может быть, и не видели меня ни разу, а мне известно, что, скажем, Петр Петрович Петров, тридцати восьми лет, сменил за год три работы и спит с дамочкой из девяносто первой квартиры соседнего дома.

— Эти сведения вы тоже в паспортном столе получаете? — поинтересовалась Вера.

— Нет, конечно. У меня целая сеть информаторов. И все добровольно работают… то есть работали на меня. Кого-то прижму за дебош и обещаю посадить. Мол, могу завести дело об административном правонарушении, а могу и не заводить. Намекаю на такие свои возможности и в обмен прошу информацию. Никто пока не отказал.

Участковый мог говорить что угодно, но Вера уже знала, за что майора сняли с должности. Шестнадцатилетняя школьница подала заявление о том, что ее задержал полицейский, привел в свое помещение и, угрожая отправить в вытрезвитель, сообщить родителям и по месту учебы, хотя она выпила всего одну баночку джина с тоником, вступил с ней в связь в противоестественной форме. Бредовое заявление в отделении приняли, но не зарегистрировали. А через пару недель заместитель начальника отдела, проезжая поздним вечером мимо дома, где находился кабинет участкового, вспомнил о нем и решил заглянуть, чтобы посмеяться вместе. Дверь оказалась не заперта, зам по уголовному розыску вошел и застал именно то, о чем писала в своем заявлении школьница. Правда, на сей раз участковому попалась проживающая без регистрации юная молдаванка, но это дела не меняло. Молдаванку выслали на родину, а майора решили перевести в другой район, где девушек-нелегалок, кстати, проживало еще больше.

В кабинете было грязно, на каждом из двух столов стояли консервные банки, наполненные окурками, а на нижней полке шкафа для документации прятался полиэтиленовый мешок с пустыми пивными и водочными бутылками. На стене рядом с портретом президента России висел приклеенный скотчем древний, пожелтевший от возраста, плакат — двое милиционеров ведут под руки небритого мужчину в ватнике и кепке. По всему изображению — огромным красным курсивом надпись «Моя милиция меня бережет!».

Участковый кинул взгляд на плакат, словно прощался с ним, и произнес с облегчением:

— В уголовный розыск меня переводят. Наконец-то начальство вспомнило, что я начинал опером. А вам желаю удачи. Если захотите помыть здесь все, то швабры, ведра и все такое прочее в стенном шкафчике в прихожей. Только самой корячиться не надо, возьмите бомжиху какую-нибудь, они не отказываются. Пива пообещаете, любая из них языком весь пол вылижет.

— Сама управлюсь, — ответила Вера, которой общение с отставным участковым уже стало надоедать.

Майор собрался уходить, как вдруг на столе зазвонил телефон. Участковый замер, рассчитывая, что трубку снимет Вера, но она сделала вид, что изучает журнал регистрации обращений граждан. Пришлось ему возвращаться от порога и отвечать самому.

— Не, — сказал участковый в трубку, — это не ко мне. Теперь участок на другом работнике числится, вот вы ей и втолковывайте, пусть она по вашим вызовам мотается. Кто, кто… Не понял, что ли? Теперь здесь баба участковая.

Майор покосился на Веру и шепнул в трубку:

— То есть девушка.

Разговор был закончен.

Бывший хозяин кабинета потоптался немного, а потом сказал:

— На убийство вас вызывают. На соседней улице произошло. Через двор три минуты пехом. Надо обеспечить оцепление, соседей опросить и… Да чего мне вас учить, сами в курсе, что надо делать.