Я страдаю по тирану
Шрифт:
Олененок, как есть. Хоть и зубастая.
Что же привело тебя в его лапы?
Надо покопаться немного, чтобы Данков не узнал. В ней легко читается напряжение и готовность защищаться, такого не бывает у девочек из хорошей семьи. Для ребенка, выросшего в достатке и вседозволенности, Олененок слишком неприхотлива и послушна. Хоть это и дается ей с трудом.
— Все, — он поднимается, — собери, что подошло. На сегодня закончим. Завтра после обеда будь готова.
— К чему?
Она устало зевает и потягивается.
— Завтра и узнаешь. Покупки привезут
Он расписывается на чеке и вызывает водителя, чтобы забрал Лесю и покупки и отвез домой. На самом деле Архипов планировал оставить ее и на ужин, подразнить немного, возможно, привести в клуб и заставить потанцевать для него, но блядский звонок испортил настроение.
И вот он уже несется по трассе, мимо зеленеющих деревьев, за город.
К кладбищу.
Мне нужны весы. Существуют весы позитива? На одну чашу сложить все плохое или пугающее, что случилось за день, на вторую сгрузить приятности. Какая перевесит — такой и день. Потому что сама я разобраться не в состоянии. Сижу на полу, в окружении пакетов и коробок, и не знаю, быть счастливой или испуганной.
Наверное, все же счастливой, потому что такого количества покупок мне даже в лучшие годы жизни с родителями не позволяли. И пусть в примерочной Архипов чуть не довел меня до приступа паники, я все равно с наслаждением раскладываю в шкафу обновки. Тем более что после таинственного звонка шефа будто подменили. И из насквозь порочного мудака, задавшегося целью меня напугать, он превратился в равнодушного мужчину, которых в каждом магазине женской одежды — по два десятка на дню.
Я пытаюсь убедить себя, что мне не интересна жизнь Архипова, но разве можно совладать с природным любопытством? Только и остается уговаривать себя не лезть снова в непонятные глубины, а просто перетерпеть нужный срок.
Ну и попутно порадоваться всему, что перепадает. Вкусному обеду, новым платьям, камамберу с клубникой, который мы так и не доели, и официант вручил мне остаток домой. Им я и ужинаю, валяюсь на матрасе, ем сыр, вспоминая, как губами брала его с руки шефа и отчаянно боролась с желанием зубами вцепиться в его пальцы. Смотрю на список командировок, лениво листаю сеть в поисках отелей и билетов. Плотно займусь этим завтра, когда сяду за нормальный компьютер, но занятие до ужаса медитативное.
Медленно смеркается. Дома кромешная тьма, только экран телефона ее нарушает. В этой темноте особенно слышны звуки. К ним привыкаешь, но не сразу, сначала каждое движение за окном пугает. Без шума холодильника немного неуютно.
Я слышу на лестнице шаги и замираю с колотящимся сердцем. Шаги еще далеко, но я уже знаю, что затихнут они у моей двери, и сворачиваюсь клубочком под одеялом. От сильного удара дрожит люстра в коридоре, но дверь еще отец ставил, крепкая, такую не сломать. Грохот от стука вскоре стихает, и я выбираюсь в ванную, чтобы умыться. Смыть следы слез, иначе наутро буду выглядеть так, словно не по магазинам ходила, а весь день пила.
Сейчас на моих весах позитива стремительно падает вниз чаша с дерьмом.
Наутро я сижу в приемной
На мне новое платье-двойка из длинной белой рубашки и трикотажного пиджака с широким черным ремнем. Под платьем один из купленных накануне комплектов белья. Несмотря на то, что все обновки куплены для того, чтобы радовать шефа, я чувствую себя красивой и нравлюсь даже самой себе. Если бы не отвратный вечер и почти бессонная ночь, я бы дополнила образ приветливым лицом.
Архипов влетает в офис в половине девятого и, проходя мимо, бросает мне:
— Раздевайся.
Я от удивления открываю рот.
— Э-э-э… здесь? Или сначала в кабинет зайти? Я просто уточняю последовательность…
— Раздевайся! — рявкает шеф. — Я, мать твою, хочу тебя трахнуть, поэтому живо в кабинет!
Я борюсь с желанием сначала закинуть в дверь, которую он для меня держит, туфли, а уж потом зайти самой. Не у меня одной паршивое утро, только причины моего уныния мне хорошо известны, а что гложет Архипова? Или просто вспомнил, что надо оправдывать репутацию сволочи и тирана. Что ж, у него получилось: я чувствую себя слегка оскорбленной.
В кабинете прохладно, с утра на улице сыро и ветрено, а окно открыто с самой утренней уборки. Я ежусь, непослушными пальцами расстегивая ремень, а шеф закрывает окно и снимает пиджак.
Меня накрывает паникой: неужели все получится вот так? Черт, отсрочка в два дня почти дала мне уверенность, что я продержусь так долго! Из девушки, уверенной в своей красоте, я превращаюсь в закомплексованного подростка. Во мне плещется целый коктейль странных и противоречивых эмоций. Тяжело от того, что я собираюсь сделать, секс за деньги всегда казался мне верхом морального разложения. Страшно от того, что мужчина ждет от меня профессионализма, а я понятия не имею, что должна делать. Нервно, потому что я не знаю, понравлюсь ли ему без одежды.
И до кучи я ненавижу сама себя за то, что вообще об этом думаю. Какая разница, понравлюсь я Архипову или нет?
— Ну что ты зависла? Помочь?
Он быстрым шагом подходит ко мне и в два движения избавляет от ремня, а затем стаскивает верхнюю часть платья, оставляя в тонкой хлопковой рубашке, через которую просвечивает белье. Я облизываю пересохшие губы, нащупываю дрожащими руками верхнюю пуговицу, но расстегнуть не успеваю. Дверь распахивается с такой силой, что отскакивает от косяка и едва не бьет входящего по лицу.
— Невыносимо! Невероятно! Невозможно представить!
Это какой-то мужчина, очень маленького роста — намного ниже нас с Архиповым. Полный и стремительно лысеющий, впрочем, он производит впечатление добродушного человека в гневе.
— Доколе! — немного театрально он воздевает руки к небу.
Потом замечает меня и тут же меняется в лице: его озаряет улыбка.
— О! Шарман! Мон шер ами…
— Боже, Сема, хватит, ты же не француз! — морщится Архипов. — Что опять у тебя стряслось?