Я тебе не ровня
Шрифт:
Глава 8
— Деда!! Дедулечка! — Аришка тащила большелапого щеня под мышкой, а тот все норовил вырваться и лизнуть рыжую. — Смотри скорее!
— Расшумелась, егоза. Чего там стряслось-то? — дед оторвался от своего занятия.
Михаил Афанасьевич изыскал способ золотца заработать. Переписывал книги, передавал на торг в Богуново, а то и вместе с проезжими купцами пересылал в городища поболее. Лука — холопский сын, взялся для подносных* книг делать кожаные переплеты. Аришка измысливала рисунок-вязь, холоп вытачивал его на деревянной плашке и все передавал кожевникам. А те уж за деньгу тискали на коже. Смех смехом, а дело-то прибыльное оказалось! Дед Мишка писал дюже справно, быстро, да ровно. С вензелями и завитушками. С того и покупались книги-то, хоть и были дороги.
Вскорости у воеводы Медведева именины, так вот дед Мишка и придумал сделать для старого-то друга родовую книгу. Чтоб описать там все Медведевское сословие почитай с первого боярина. Книга долгой-то не была — первым боярином стал отец воеводы. Тому была жалованная грамота и боярский чин. Но дед Миша уж описал и воеводу, и сыновей его, и внуков. Радовался, что такой дорогой подарок будет для дорогого друга! Дрожал над ней, аки над родным дитем, а потому и не рад был Аришкиному зову.
— Деда!! — Аришку внесло в гридницу. — Глянь!! Утресь Уля нашла на крыльце! Красивый какой.
— Утром, — привычно поправил дед. — И что орать? Ну щеня и чего? Откуда?
— Так не ведомо. Короб на крыльце оставил кто-то, — тут Ариша запнулась…
Ухватила мысль неясную, замолкла и сообразила — боярин Шумской, более некому. Жалилась вчера Андрею про Мавку-то, вот и… Вмиг Аринку накрыло румянцем счастливым.
— Что замолкла? Дай-ка, — взял дед толстопузого непоседу в руки, оглядел. — Эва! Аринка, так-то пёс непростой. Глянь, маститый. Кто ж такое дорогое подношение-то сделал? Не боярин ли Аким? К чему? Может, Демьян?
Вопросы из Михаила Афанасьевича сыпались, что горох, а Аришка смолчала, только засветилась улыбкой мечтательной, да глаза потупила.
— Не знаю, дедушка, — голосок дрогнул, да дед не заметил, любовался на светлого щеня, оценивал хозяйски.
— Дали — надо брать. Ты вот что, Аринка, пса не балуй. Пусть растет злой — охранник получится, — сказать-то сказал, но уж знал, не послушается внучка. На руках таскать станет, возиться всячески и голубить.
— Он маленький же, жалко, — Аришка забрала толстопузого из рук деда, прижала к груди.
— Как звать станем? — Чудом Аришка сдержала язык свой, не сболтнула — Гарм.
— А как скажешь, дедушка.
— Ну тебя. Не до баловства. Нареки, как знаешь. Кыш! — Аринку снесло из гридницы в момент.
Пробежалась до амбара, присела на крылечко низкое и давай со щенём болтать. Неждан-то, холоп, только диву давался — чудная девка, добрая, но чудная.
Почитай целый день и провозилась с малым псом. Тот бегал за Аришкой, переваливался потешно, словно гусёнок. Играл, тянул ее за подол зубками, а Аринка смеялась. Позже, когда уселась девушка за работу — кружева плесть, все никак не могла унять себя. Плетение не шло, а шло иное — взялась вышивать ладанку для Шумского. Так поглядеть, ладанки-то дарили близкие токмо: невесты, сестры, матери. Но Аришка повод нашла — благодарность, а потому решила, что урядно и принялась за работу. Сметала мешочек малый, сложила туда церковной земли*, ушила накрепко. А уж потом вышивала мешочек поболее и не просто, а самыми красивыми нитями, да узорами. Повесила на кожаную веревочку и схоронила до времени в девичьем своем коробе.
Так до ночи провозилась, а когда пришло время спать — не смогла. Все думала, мечтала, горела румянцем ярким.
На боярское подворье Ариша прибежала с ранним утром. Потолклась возле крыльца, высматривая Шумского, прошлась до ратных домков и обратно. Спохватилась — с чего удумала, что он еще, в Берестово, а? Может, уж в Савиново свое уехал?
— Аринка, ты чего тут? — Маша выплыла из хором, потянулась сладко. — Вот неймется тебе. Я бы спала, да спала.
— Машуль, здрава будь. А Демьян дома?
— Демьян, Демьян — кто упал, тот и пьян. С ночи не возвращались. Поехали с Шумским в Боровку. Обещали быть к вечеру. А тебе зачем? — Машка и спросила-то с праздного любопытства, а Арина замялась.
— Так…эта…надо мне.
— А Фаддей не сгодится? Что смотришь? Они с Дёмкой одной мордахи, — захохотала Машка. — Звать, нето?
— Нет, Маш. Обожду Демьяна.
А Фаддей-то услыхал. Прятался в сенях, слушая о чем девки болтают, а как понял, что о нем, не выдержал.
— И что такого может Дёмка, чего я не сумею, а? — взгляд змеючий Аришу прожег. — Ты только слово молви, Ариша.
Арина попятилась невольно, но себя одернула и поглядела прямо в глаза Фаддея.
— Спасибо, боярич, за посул щедрый. Ничего не надобно, — поклонилась и пошла себе восвояси.
Машка удивленно посмотрела вслед подруге, но смолчала, а Фаддей пошел за рыжей. Не догонял, но и не отставал, будто полз, змеюка. Ариша свернула в проулок меж домом деда Мартынки и хоромами ратника Поедова. Место глухое, лопухастое — листья огромадные, величиной мало что с человека. Вот там ее и настиг Фаддей.
— Стой, нето, — схватил за руку. — Не беги, Ариша. Не обижу.
Девушка дернулась невольно, памятуя его руки крепкие.
— Чего изволишь, боярич?
Фаддей скривился от урядного обращения, но про то смолчал, а молвил иное:
— Давеча напугал тебя, не взыщи. Нынче хочу полюбовно. Не обижу, сказал же. Чего трясешься?
— Фаддей Акимыч, отпусти, Христом Богом прошу. Не надобно мне парчи твоей и золота. Не люб ты мне, говорила уж.
— А ты подумай получше, Ариша. Я слово свое держу и крепко. Сегодня не люб, так может, завтра понравлюсь?
Фаддей подступал ближе.
— Боярич, отпусти. Не хочу врать тебе, не люб и не полюбишься, — Арина пятилась от здорового парня.
— Откуда тебе знать? Я ведь … — головой мотнул, будто слабость отгоняя непрошенную. — Только о тебе и думаю. Никогда еще так-то никого не желал. Ариша, золотая, чем нехорош я тебе? Любить буду так, как никто иной. Все только ради тебя.
Фаддей подошел близко, заставил рыжую прижаться спиной к забору.
— Боярич, сколько ж еще повторять? Отпусти, прошу тебя. Если люба тебе, отпусти, — Ариша уперлась руками в плечи дюжего молодца, а тот будто прилип к ней.