Я тебе верю
Шрифт:
Ему дружно аплодировали. Защита состоялась…
Сбросив с себя груз забот и волнений, Иван решил откликнуться на давнюю просьбу земляков-калужан, неоднократно приглашавших его консультировать и оперировать пациентов в специализированном госпитале для участников Отечественной войны. Он не отказывался, но просил дать ему возможность закончить диссертационные хлопоты. Через пару недель Иван собрался и поехал в Калугу. Там его встретили с машиной и по ужасной дороге, в колдобинах и рытвинах, отвезли в Павлищев бор, где находился госпиталь. Это была старинная усадьба, когда-то принадлежавшая В.А. Ярошенко, родному брату художника-передвижника Н.А. Ярошенко. Иван слышал об этой усадьбе, но никогда здесь не бывал, а сейчас, сопровождаемый главным врачом госпиталя, осматривал дом, восхищаясь его архитектурой и совершенно потрясающим расположением – на крутом берегу реки Теча. Парадная лестница дома спускалась к запущенному пруду с двумя плакучими ивами по берегам. На закате он выглядел сказочно: казалось, что лучи уходящего солнца прощупывают его зеленоватую воду, ища в глубинах что-то таинственное, давно утерянное. Иван невольно залюбовался, вздохнул, подумал, что давно не выбирался на природу, совсем закостенел в своей клинике.
Между тем главврач рассказывал об истории усадьбы, о художнике, о своих планах по благоустройству поместья.
– Вы наверняка знаете работы Ярошенко, это знаменитая картина «Всюду жизнь», кажется, она висит в Третьяковке, еще «Заключенный» и «Кочегар».
– А здесь, в Павлищевом бору, он бывал? – поинтересовался Иван.
– У брата-то? Ну конечно! Он здесь частенько жил, писал свои пейзажи. Хорошо бы найти хоть какую-нибудь его работу, чтобы вывесить прямо в вестибюле, только где ж их нынче найдешь. Но мы решили заказать копии и украсить помещение – пусть наши пациенты приобщаются к культуре и искусству.
– Это хорошо, – согласился Иван. – Да у вас и без картин здесь кругом волшебство – и река, и пруд, и парк. Пойдемте в дом, я бы хотел осмотреть операционную, ну и все медицинские службы.
Они прошли к тыльной части здания, потому что вход с парадной лестницы давно был закрыт. Внутри свежевыкрашенные стены наводили на грустные размышления об утрате исторических ценностей и о бедности нашей медицины, которой не под силу выстроить новое здание специально для госпиталя, а дом Ярошенко оставить реставраторам, чтобы вернуть ему прежний облик.
Главный врач, пожилой, небольшого роста, полный мужчина, с одышкой, когда-то неплохой доктор, безнадежно погрязший в хозяйственных проблемах госпиталя, семенил рядом с Иваном, продолжая рассказывать ему историю усадьбы.
– Знаете, в прежние времена, в девятнадцатом веке, усадьба эта называлась Степановское-Павлищево, по фамилии жены владельца, урожденной Степановой. Сейчас пытаюсь найти точную дату переименования. Вообще, хотелось бы написать хотя бы коротенькую историю этой усадьбы: год постройки, архитектора, инженера… Вы понимаете меня?
– Не только понимаю, но корю себя за то, что я, коренной калужанин, ничего про это не знаю, – посетовал Иван.
– Вот, вот, и я об этом – не знаем и, как следствие, не ценим… – со вздохом заметил доктор.
Когда осмотр госпиталя полностью был закончен, Иван Егорович пообещал начать консультативный прием с начала осени, а участие в операциях требовало еще формальных разрешений. В Москву он вернулся отдохнувшим, хотя из-за перегруженности поезда пришлось весь обратный путь провести в общем вагоне. Видимо, воздух родины действительно целителен, подумал Иван и тут же ругнул себя за сентиментальность.
Быстро промчались для Юли две недели в Италии, и эти же две недели тянулись для Алексея бесконечно. Антонина, как всегда, все видела, все понимала, но вопросов не задавала. К середине второй недели Алексей, слушая вместе с ней музыку, вдруг сказал:
– Она за все время только два раза позвонила.
– Алешенька, Юля там работает, – с укоризной заметила Антонина Ивановна.
– Но это всего несколько минут.
– А деньги? Ей же хочется и матери позвонить и голос малыша услышать, ты об этом подумал?
– Она отказалась брать у меня деньги, я же предлагал, – не унимался Алексей.
– Вот ты сам и разъяснил ситуацию. Успокойся, вернется Юля, и все наладится, вот увидишь, – она погладила Алексея по голове…
Утром синьор Севино позвонил Алексею, сообщил, что в Шереметьево встречать Юлю поедет водитель от фирмы. Так как Алексей не знал его, то они стояли в общей толпе встречающих, каждый сам по себе, и только когда самолет сел и пассажиры стали выходить в общий зал, он увидел молодого человека, держащего высоко над головой табличку с надписью «ЮЛЯ». Алексей подошел к нему, представился.
– А, очень приятно, – обрадовался парень, – а то мне шеф велел встретить и отвезти Юлю домой, а адрес не дал, сказал, что не помнит, а в личном деле не записано. Хорошо, что вы тоже приехали.
– Так ведь Юля и сама знает свой адрес, – усмехнулся Алексей.
– Адрес это хорошо, а лучше когда в машине знающий человек, – я ведь тоже недавно в Москве, еще не очень хорошо ориентируюсь.
– Не волнуйтесь, пробьемся, – заверил Алексей и тут увидел Юлю, толкающую впереди себя коляску с двумя сумками. Он бросился к ней, а она, оставив коляску, обняла его за шею и, пока сзади не послышалось недовольное «Пропустите, нашли, где обниматься!», так и стояла, взметнув руки и пряча лицо в ворот его рубашки.
Шофер быстро подхватил коляску, выкатил на стоянку, где была припаркована машина, запихнул сумки в багажник и махнул им рукой. Юля с Алексеем уселись, машина тронулась сначала по Ленинградке, потом выехала загадочными окольными путями на Дмитровское шоссе, а они сидели молча, держась за руки и только время от времени подсказывали водителю направление движения.
Дома после объятий и поцелуев начался ритуал извлечения подарков.
– Та-ак… – задумчиво произнесла Антонина, – теперь мне понятно, почему у тебя не осталось денег на телефонные звонки.
– Мне так хотелось всех порадовать, всем угодить, – радостно сообщила Юля, извлекая мужскую рубашку и разворачивая ее. – Не знаю, Алеша, угадала ли я с размером.
Алексей взял рубашку, взглянул на этикетку, с нарочитой торжественностью прочитал вслух:
– Нью-Йорк, Париж, Рим. Ого!
– А почему на наших рубашках не пишут: Малаховка, Тула, далее везде? – засмеялась Антонина. – Это выглядело бы не менее впечатляюще.
Потом вытащили еще кучу подарков, сувениров для дома, для шефа, для коллег.