Я тебя не вижу

Воробей Вера и Марина

Первой, как обычно, встала Генриетта Амаровна. Следом за ней проснулась Юля. Что касается Марины, она пока не подавала признаков жизни.

– Эй! – крикнула Юля, проходя мимо ее комнаты. – Давай быстрее. Мы опаздываем.

Марина открыла глаза, но продолжала лежать. «Сейчас», – хотела сказать она, но, как выяснилось, она не могла говорить.

Марина проснулась с такой головной болью, что ей не сразу удалось встать с кровати. Кроме того, у нее был заложен нос, а горло болело так, словно она проглотила ежа.

Ей было так плохо, что даже думать не было сил, а потому, пытаясь оценить свое состояние, она так и не смогла решить, что именно нужно делать: остаться в постели или, пока не поздно, встать и отправиться в школу. Ясно было одно: она заболела.

Юля как раз доела яичницу и, вымыв тарелку, села пить чай.

– Ты что? – спросила она и, едва не выронив чашку, уставилась на Марину, которая стояла на пороге в тапочках и ночной рубашке.

– Заболела, – сдавленным шепотом сказала Марина. – Плохо.

– Простудилась? – спросила Юля, хотя это и так было понятно.

Марина хотела что-то сказать, но, разрывая гортань, в горле, как в старой водопроводной трубе, что-то хрипело и булькало. Она виновато развела руками.

– Дети, – крикнула из кухни Генриетта Амаровна, – вы опаздываете.

– Сейчас! – Юля показала на часы. – Я пойду, ладно?

– Подожди, – басом сказала Марина и при этом отчаянно замотала головой.

Ей, разумеется, не нравилось, что ее голос звучит, как неисправный водопровод, но, с другой стороны, она могла хотя бы как-то объясниться, а это уже кое-что.

– Поговорить, – сказала она, и ее лицо исказилось от боли.

– Разве ты можешь говорить? – улыбнулась Юля.

Но Марине было не до шуток. Она собрала последние силы и, стараясь употребить как можно меньше слов, сказала, делая такие паузы, что у Юли едва хватило терпения, чтобы дослушать ее до конца:

– Митя. Говорит. Нужно. Идти. В милицию. Идти?

– Зачем? – не поняла Юля. – Извини, я забыла.

Она опустилась на табуретку и, потирая пальцами виски, стала думать.

– В милицию? – спросила она, как будто пыталась понять, как это звучит.

Звучало убедительно. Наверное, Митя был прав.

– Он прав, – сказала Юля. – Сама ты все равно ничего не выяснишь. И потом, это опасно. – Она допила чай, который уже остыл, и поставила чашку в раковину. – Я думала, тебе показалось. Но если ты уверена, нужно идти.

Марина кивнула, давая понять, что главное она поняла, а остальное можно обсудить позже, потому что принять участие в разговоре она все равно не сможет. Кроме того, Юля опаздывала.

– Дети! – на пороге стояла Генриетта Амаровна. – О боже, – сказала она, увидев Марину. – Что это значит?

Марина показала на горло, и на ее лице снова изобразилось страдание.

– Я так и знала, – всплеснула руками Генриетта Амаровна. – Я так и знала.

– Я пошла, – сказала Юля и на прощанье

помахала Марине рукой. –

– Юля, – напомнила Генриетта Амаровна, – ты опаздываешь.

Марина с завистью смотрела, как Юля надевает ботинки, и в этот момент ей казалось, что нет на свете ничего лучше, чем выйти утром из дома и полной грудью вдохнуть свежего морозного воздуха.

Когда Юля ушла, Марина выглянула в окно: на деревьях и на крышах домов – всюду лежал снег… Как хорошо на улице… И солнце светит…

Марина не хотела идти в школу – это правда. Но болеть – нет, болеть это гораздо хуже.

16

– Открой рот, - сказала Светлана Викторовна. Марина открыла рот.

– Шире.

Марина открыла рот так широко, что у нее свело скулы.

– А-а-а.

– Подними рубашку.

Марина подняла рубашку.

– Хорошо. – Светлана Викторовна встала и поправив одеяло, достала из сумки пачку бланков.

– Ну что? – спросила Генриетта Амаровна, подобострастно заглянув ей в глаза. – Ангина?

– Вряд ли. – Светлана Викторовна села за стол и стала что-то писать.

– А что?

– Я думаю, грипп. – Светлана Викторовна строго посмотрела на Генриетту Амаровну, но это не помогло.

– Что вы говорите!

– Да, сейчас эпидемия.

– И что, многие болеют?

– Многие.

– Надо же.

Порекомендовав, как обычно, теплое питье и горчичники, Светлана Викторовна простилась с Мариной и вышла из комнаты. Генриетта Амаровна ушла с ней. Через полчаса она вернулась с чашкой горячего молока.

– Ба, – сказала Марина, когда она вернулась, – у нас есть стихи?

– Какие стихи? – не поняла бабушка.

Марина отпила молока, и ей сразу стало легче.

– Просто – стихи. Какие-нибудь.

– Пушкин есть. Хочешь?

– Нет, Пушкина я много читала – мы в школе проходили.

– Тогда Лермонтов.

– А еще что?

– Много всего – Фет, Есенин… Дедушка обожал поэзию. – Генриетта Амаровна сняла очки наверное она боялась оскорбить память классиков. – Может, Маяковский?

– Не знаю, – сказала Марина. – Можно, я сама выберу?

– Ты меня удивляешь. – Генриетта Амаровна снова надела очки. – У тебя температура.

– Пожалуйста. Я быстро.

Марина укуталась в пуховый платок, надела шерстяные носки и отправилась в бабушкину комнату, которая одновременно служила гостиной, а до этого была дедушкиным кабинетом. Она открыла шкаф и взяла с полки первое, что попалось под руку.

– Поль Элюар, – вслух сказала Марина, – какое красивое имя.

Она наобум открыла книгу и стала читать.

Я так тебя люблю что я уже не знаю

кого из нас двоих здесь нет.

«По-моему, это здорово, – решила Марина. – То, что надо»