Я тебя не вижу
Шрифт:
– А Общество слепых… – наконец сказал Александр Иванович и тут же покраснел. – А… э-э…
– Вы хотели что-то спросить?
Но Александр Иванович молчал.
Разве его не предупреждали, что слово «слепой» в присутствии этих людей употреблять не принято? Надо говорить «незрячий». А он, старый дурак, забыл.
– Ерунда, – улыбнулся Митя. – Просто значение этого, слова нам не вполне понятно. Если мы «слепые», как тогда называть вас? Нормальные? Но мы тоже нормальные – во всяком случае, так мы думаем.
Его проницательность удивила не только Александра Ивановича: действительно, Митя не мог видеть, как он покраснел.
– Как бы это объяснить? – сказал Митя. – Есть зрячие
– А-а… э-э… Да? –– Александр Иванович попытался сделать серьезное лицо – и вдруг, пораженный собственной глупостью, расхохотался.
– Да, – сказался Митя и тоже засмеялся.
– Ха-ха-ха, – подхватили остальные. – Ха-ха-ха…
7
Если идти дворами, то от дома до метро можно было рукой подать. Но Марина договорилась встретиться с Юлей на «Тверской»И решила ехать по зеленой ветке, а потому вот уже пятнадцать минут стоила на остановке в ожидании автобуса, который, как ей казалось, никогда здесь не ходил. Но на табличке был указан номер маршрута, и это означало, что такой автобус существует.
Кроме Марины, на остановке стояли две угрюмые женщины, одна из которых, несмотря на дурное расположение духа, была уверена, что, если автобуса нет полчаса, то он придет с минуты на минуту, – во всяком случае, так подсказывал ей опыт. Вообще, пока они стояли на остановке, она успела рассказать всю свою жизнь. Эту женщину – очень полную и всегда с сумками, до отказа набитыми продуктами, – Марина знала с детства, но точно не помнила, кто она и в каком доме живет. Ей всегда казалось, что эту женщину зовут Ан-Ван, то есть Анна Ивановна, но Марина не Была уверена. Кроме того, она не могла решить, нужно ли с ней поздороваться, и Марину это страшно мучило. Вообще все это ей не нравилось –•автобус; который не ходит, ледяной декабрьский ветер и женщины на остановке. В воздухе кружились две-три снежинки, напоминая о том, что бывают на свете сугробы по колено, Новый год и зимние каникулы, и в то же время, давая понять, что жизнь – это жизнь, а не рождественская открытка.
Анна Ивановна, если ее звали так, с чувством рассказывала другой женщине – худой и сутулой, с изможденным желтым лицом - о некоем Кольке, которого она называла «наш пьяндрыга». Других слов для этого человека Анна Ивановна найти не могла и не хотела, потому что он, «как получка, на неделю уходит в запой, а у него, кроме жены, двое детей, и•им нужно есть».
– Третьего дня, – сказала Анна Ивановна, только легли, слышу: звонок. Нет, думаю, не открою – и Верке сказала: «Пускай на лестнице посидит, может, умнее станет». Какое – он чуть дверь не выломал. Соседи повыскакивали: что такое? А это наш пьяндрыга вернулся – он спьяну ключи потерял. – Анна Ивановна горестно махнула рукой. Теперь, того гляди, в квартиру залезут. У нас, правда, и взять нечего.
– Все равно нехорошо, – сказала другая женщина и покачала головой. – Страшно, Анна Ивановна, время-то какое.
– Вот и я говорю, – заключила Анна Ивановна, – не приведи Господь кому такого зятя.
Марина внимательно выслушала историю про Кольку, который потерял ключи, – и эта история ей не понравилась. Она не знала, есть ли у электрика дети и тем более теща, но рассказ про ключи, которые потерял зять Анны Ивановны, наводил на размышления.
«Таких совпадений не бывает», – думала Марина. Она хотела понять, что нужно делать, и не понимала. Выбросить ключи и навсегда об этом забыть? Идти в милицию? Узнать, где живет Анна Ивановна?
Как это часто бывает, Марина считала, что только она может распутать эту историю. Кроме того, ей казалось, что найти
«Просто невероятно, – сказала себе Марина. – Как в плохом детективе».
Марина тряслась в полупустом «Икарусе», где было холодно, как в гробу, и, разглядывая узоры на заиндевевших стеклах, думала о Мите.
«Вот, – мечтала она, – он сидит сейчас дома, где тепло и уютно, и думает обо мне а может, не думает…» Марина так увлеклась своим чувством, что по сравнению с ним даже убийство показалось ей делом второстепенным.
Больше всего на свете она хотела знать, что думает о ней Митя. Действительно, как понять, есть между ними что-то или все это лишь ее выдумки?
Марина знала Митю всего несколько дней, но ей казалось, нет у нее никого ближе, и она столько раз представляла, как он ее поцелует. Но когда Марина об этом думала, то начинала сомневаться, что он вообще может полюбить такую девочку, как она, потому что он другой, Юля права, и все зрячие для него вроде инопланетян.
Автобус сделал круг и остановился у метро. В автобусе было холодно, но выходить на улицу все равно страшно не хотелось – Марина даже подумала, не вернуться ли на том же автобусе домой. И зачем ее понесло на улицу? Утром Юля была с Ежовым в кино, а потом предложила Марине пойти в кафе, потому что сидеть дома все равно скучно – «глупо сидеть дома в воскресенье».
«Глупо? – думала Марина. – Глупо шататься по улицам в такую погоду».
Но она уже была на «Тверской».
В последнее время Юля стала часто опаздывать, но в метро оказалось так тепло, что Марина была готова стоять тут еще полчаса, а может, целый день.
Когда они вышли на улицу, налетевший сверху и сбоку и сразу со всех сторон ледяной ветер едва не сбил их с ног, И снова Марина подумала, что сейчас хорошо бы вернуться домой и позвонить Мите. А про убийство и ключи, которые она до сих пор носила в сумке, Марина думать не хотела, потому что, когда на улице такая скверная погода, лучше думать о хорошем.
8
Они, как всегда, опаздывали, но по дороге в школу Юля предложила зайти в булочную на другой стороне улицы и купить по творожному кольцу, а потом еще десять минут выбирала между кольцом и ржаной лепешкой.
– Ты что, издеваешься? – не выдержала Марина. – Кошка нас не пустит.
– Ну и что? Не пустит – значит, мы не виноваты.
– Хватит, – сказала Марина. – Пойдем.
– Ну да, вы же теперь родственники.
– Юля!
Когда папа ушел, Марина чуть с ума не сошла. Она не могла понять, что Евгений Николаевич нашел в этой женщине, и так его и не простила. От одного упоминания о Кошке ей становилось плохо. И как только у Юли язык повернулся такое сказать? С тех пор как она переехала к Марине, рассудительная и невозмутимая Юля вообще стала на удивление ранимой, а потому сама часто говорила обидные вещи. Не проходило ни дня без того, чтобы Юля не довела Марину до слез. В конце концов, что она ей сделала? Но выяснять отношения сейчас не было времени.
Они опоздали на двадцать минут, но оказалось, что Кошка заболела. Марина была уверена, что это не случайно, ведь когда желаешь человеку зла, с ним обязательно случается что-то плохое. «Так ей и надо», – подумала она.
Вместо физики первым уроком была история.
Когда в класс вошли Юля и Марина, Кахобер Иванович даже головы не повернул в их сторону, но потом, когда урок уже подходил к концу, сказал не то чтобы обращаясь к ним, а так вообще:
– … Каждый человек должен знать такие вещи. Хотя некоторых мой предмет не интересует – что ж, это их дело.