Я тебя никому не отдам
Шрифт:
– Во-вторых. Я же не навовсе отключаюсь от безопасности. Просчитать что-то и вообще в каждую свободную минуту – всегда рядом буду. Сложно только в первое время будет, пока я свой бизнес не налажу… – Андрей на секунду осекся, готовый откусить собственный язык, предательски выговоривший это ужасное «свой». Может, проскочит, может, не расслышал?
– Свой, говоришь, – перебил его Карим, все, разумеется, отлично расслышавший, но гнева почему-то не проявивший. – Это ты прав. Ни в одном документе ни одной ниточки ко мне тянуться не должно. Иначе пшик. Официально
– Мы утроим оборот! – воскликнул Андрей.
– Утроим? – Карим усмехнулся. – Бери выше. Так что убедил. Работай.
– Вот так они стали раскручивать традиционный, сама понимаешь, какой бизнес, с новых позиций. – Лицо Учителя оставалось невозмутимым, только по сузившимся и потемневшим глазам можно было понять: обсуждаемая тема ему, мягко говоря, не безразлична.
– И крутят до сих пор? – осторожно спросила Таня.
– Судя по всему, да. Хотя тут странность такая. Некоторое время назад оба вдруг внезапно выпали из обозримого пространства. И до этого-то наблюдать за ними было не сказать, чтобы просто, а тут вдруг – вообще исчезли. Как сквозь землю провалились. В той усадьбе – никого. Слухи какие-то зыбкие: вроде погиб Иорданец и «хранитель» его тоже.
– Так, может… – Таня не стала продолжать.
– Не может, – отрезал Учитель. – Если бы Иорданец погиб, начался бы передел рынка, а это такая каша, что мало не покажется. А ничего подобного не происходит. Скорее наоборот. Наши аналитики говорят о некотором затухании, о снижении объемов. Это странно и непонятно. Но слухи насчет гибели – это именно слухи. Чушь. Бред. Туфта. Живы они. И ясно, что скорее всего не в стране. Но поди найди.
– Почему? – Таня не смогла скрыть удивления. – Все-таки люди известные.
– По делам они, девочка моя, известные. Но и все. Мы даже как они выглядят знаем лишь в пределах самых приблизительных описаний. Сама посуди, что такое «мужчина европейской внешности»? Это он по нашим установкам Андрей Сергеевич, а в жизни, может, Иван Петрович Сидоров, тихий предприниматель, у которого жена и четверо детей. Хотя нет, четверо – перебор, когда бы он успел. Двое. Близнецов. Мальчик и…
– …и мальчик, – подхватила Таня бессмертную цитату из «Служебного романа», окончательно изумившись. Шутил Учитель редко. Почти что и никогда. Так что, похоже, он сейчас в ярости. Если такое вообще возможно. – А через бизнес? Нельзя вычислить? Ну тот, легальный.
– Умница, – похвалил ее Игорь Леонидович, но как-то печально. – Но ты представь, какое количество фирм и компаний образуется в России не то что ежегодно – ежедневно. А нам даже срок образования этого легального, с позволения сказать, филиала известен лишь очень-очень приблизительно. Ясно, что фирма должна быть как-то связана с транспортом, но, как ни крути, а с транспортом так или иначе связан любой бизнес.
– То есть этот самый предположительный Иван Петрович Сидоров – полная загадка?
Учитель кивнул.
– Вот-вот. Кое-что мы, конечно, нащупали, все-таки не зря землю топчем. Но знала бы ты, каких трудов это стоило. Сбивались постоянно, теряли, на месте кружили… Если бы не твоя информация, может, и… Мы ведь, девочка моя, не провидцы и тем более не боги. Мы только люди, мы не всевидящи и не всесильны. Тем более что и работать приходится постоянно на грани. И салют над нашими могилами, если оступимся, греметь не будет.
Он замолчал, невидящим взглядом уставясь в мерцающее внизу море. Таня покосилась в ту же сторону. «Пиратский» кораблик, совершив очередной «рейд», возвращался к пристани.
Молчание Учителя затянулось настолько, что Таня не выдержала:
– Скажите, а Сергей… ну, Субботин, – этот вопрос с первой минуты разговора и даже до него волновал ее, пожалуй, больше всех остальных. – Он-то какое отношение имеет к этому Кариму, Андрею и вообще к наркосиндикату? Он с ними как-то связан? Знаком? Родственник? Или просто случайно попал в поле зрения?
– Рад бы тебе ответить, да не могу, – развел руками Игорь Леонидович. – Фактов нет. Информации. Такой, чтобы можно было посмотреть, пощупать или понюхать. Хотя… вот разве что понюхать. Но даже нюх, чутье, интуиция без фактов, сама понимаешь, ничто. Иногда мне кажется, что Субботин – часть игры, которую затеял Карим, а иногда – что он попал в нее случайно. Так бывает.
– Игры? И какой же? – настойчиво расспрашивала Таня, понимая, что подобное проявление любопытства – совершенно недопустимое нарушение субординации и всех мыслимых правил, но в конце концов встреча у них неофициальная, да и прежние ее отношения с Учителем никогда не умещались в строгую форму «начальник – подчиненный». Так что можно себе позволить. В крайнем случае получит по носу – мол, не суй его, куда не следует. Ничего страшного.
То ли Игорь Леонидович был схожего мнения, то ли у него, как обычно, были какие-то планы, в которых Танино любопытство играло свою роль, но ответил он, не колеблясь:
– Видишь ли, девочка, Иорданец не только алчен, беспощаден и везуч, он еще и маниакально мнителен, хитер и осторожен. Этот человек, если его вообще можно считать человеком, регулярно обновляет свое окружение. Просто на всякий случай, ради безопасности. Немало людей, которые, находясь вплотную рядом с ним, охраняя его или ведя совместные дела, считали себя его доверенными лицами… и вмиг теряли его расположение. А зачастую и жизнь. Попросту исчезали. Прочим же недвусмысленно давали понять, что лучше навсегда забыть об Иорданце, иначе и их постигнет та же участь.
– Это я уловила, – кивнула Таня. – Но Сергей…
– Не торопись. – Учитель слегка нахмурился. – Каким боком тут проявился Сергей, я тебе сказать не могу. Но исчезнувший из нашего поля зрения Иорданец…
Таня сжала кулак:
– И слухи о его гибели… Он инсценировал собственную смерть!
– Молодчина! – Игорь Леонидович улыбнулся, словно они были в классе и Таня только что решила трудную задачку. – Ты всегда была способной ученицей. Горжусь. Да, ты верно сообразила. Полагаю, Иорданцу порядком надоели постоянные покушения. Дело было налажено, как часы с автоподзаводом, а уж средств, не только финансовых, но и технических, и человеческих, у него было более чем достаточно. Я даже допускаю, что он попросту устал. Устал от постоянного напряжения, от жизни на перекрестье снайперского прицела, устал от непрерывной опасности, от страха за жизнь – свою и своих близких.