Я – телохранитель. За пригоршню баксов
Шрифт:
– Здесь выход?
– Да!
«Напугана… Пистолет в моей руке… Пистолет не прятать… Дверь… Двор… Проходной… К своей машине нельзя… Она у входа… Там могут быть сообщники… Машина… Дверца… Марецкого в салон… Водитель испуган…»
– Все нормально, мужик! Вперёд! Ты на пистолет не смотри, у меня на него разрешение есть.
И уже Марецкому:
– Нормально! Всё хорошо!
Волосы у Марецкого мокрые. Не достригли его. Вид диковатый, конечно. В другом месте теперь марафет наведёт.
– Вам теперь нельзя здесь
Могут ведь мстить, попадёт под горячую руку.
Степан, несмотря на ранний час, был уже сильно поддатым. Его Костюков распознал сразу – по словесному описанию, данному ему Китайгородцевым, хотя рядом сидели ещё три пьяных мужика.
– Ты Степан? – на всякий случай уточнил Костюков.
– Ну, допустим, я, – не очень уверенно подтвердил тот.
Чтобы мысли собеседника потекли в правильном направлении, Костюков показал ему своё удостоверение. «Ксива» была самой обычной. Из неё следовало, что Костюков является сотрудником частного охранного предприятия «Барбакан». Но на фотографии он красовался в милицейской форме. Фото сохранилось с тех давних уже пор, когда он служил в органах. Ход запрещённый, но действовало обычно безотказно.
– Поговорим? – предложил Костюков тоном человека, никогда в своей жизни не знавшего отказа.
Пошел по тропинке, уводя Степана прочь от его собутыльников. Степан послушно шёл следом, вздыхая от посетившего его расстройства чувств.
Шли мимо размытых дождями могильных холмиков, мимо неровно стоящих крестов, к машине, припаркованной у покосившегося забора.
– Садись!
– З-зачем? – испугался Степан.
Машина большая и роскошная. Он в таких и не сидел никогда.
– Садись!
Сел. Руки держит на коленях. Голову вжал в плечи. И спиртным от него разит за версту. Эх, матушка Россия!
– Сейчас расскажешь мне о людях, которые приезжали сюда в прошлом месяце. Те, которые про графа расспрашивали. Это ведь ты с ними разговаривал?
– Нет! То есть да!
– Послушай, – сказал Костюков. – Меня бояться не надо. Если ты обо всём толково расскажешь, я тебе ещё и литр водки поставлю. А если будешь бекать-мекать, вот тогда уж точно держись. Понял?
– Понял, – с готовностью кивнул Степан.
– Когда они приезжали?
– В прошлом месяце, вы же сами сказали.
– Число помнишь?
– Нет.
– А день недели?
– Не помню. Ну, в общем, после выходных.
– В понедельник?
– Не-а.
– Вторник?
– Может, вторник. А может, и среда.
– Среда – это разве после выходных?
– А у нас так: как пить кончили, на работу вышли, так, считай, выходные закончились.
– И что – бывает, что в среду только выходные заканчиваются?
– Ага.
– Хорошо живёте, – признал Костюков. – Широко. Даже завидно. Ну хоть начало месяца? Или конец?
– В конце это было. Не так давно, в общем.
– Дверцу открой, – попросил Костюков. – А то уже дышать нечем… Значит, приехали они…
– Ага, приехали.
– Сколько их было?
– Двое.
– Мужчины? Женщины?
– Мужики.
– Машина какая у них?
– Хорошая.
– Понимаю, что не «Запорожец». Марку можешь назвать? «Мерседес»? «Тойота»? Или ещё какая другая?
– Я не знаю. Но не наша.
– Не отечественная?
– Нет. Большая такая. Красивая.
– Цвет какой?
– Черный.
– Номер запомнил?
– Далеко она стояла. Не разглядел.
– Ладно. Они сами к тебе подошли?
– Ну! Я как раз землю там копал…
– На кладбище?
– На кладбище, ага. Памятники эти уже привезли, а ставить их нельзя, выравнивать всё надо, потом там ещё кустарник… Ну, они подошли, сначала памятники смотрели, а я работал, мое дело какое… Потом ко мне подошли. «Ты местный?» – спрашивают. Ну, местный, допустим. Откуда же мне ещё взяться. У меня вон и родители тут похоронены. И дед с бабкой. И брательник мой. Я им и сказал: ясное дело, местный. А это, говорят, графьёв Тишковых могилы? А хрен их знает. Это я им ответил. Может, и не их это могилы вовсе. Мне что? Сказали тут памятники поставить, я и ставлю.
– А раньше другие были памятники, что ли?
– Раньше совсем их не было.
– Но могилы-то были?
– Были.
– Графские?
– Говорю же – хрен их знает. Старые там могилы. Почти что ровное место. Никаких тебе крестов.
– А откуда знаешь, что именно там надо было памятники ставить?
– Во! – оживился Степан. – И те двое о том же спрашивали. А я им: ну откуда же мне знать? Мне сказали: тут ставить. Я и ставлю, моё дело маленькое.
– А кто сказал-то?
– Барин, ясное дело.
– Какой барин?
– Ну вот, приезжает тут один – Игорь Александрович.
– Марецкий?
– Марецкий, да. Он меня нанял, велел памятники ставить. Они тяжелые, попробуй-ка их поворочать. Сам не сподобился…
– Давай про тех двоих, – перебил Костюков. – Что ещё они тебе говорили?
– Шибко они этими могилами интересовались… Ну, где графья похоронены. Что, мол, да как.
– Точнее!
– Ась?
– Чем интересовались?
– Говорю же – могилками. Кто тут похоронен, когда. Я им как на духу сказал, что ничего не знаю. Могилкам, может быть, уже сто лет. Или больше. Откуда же мне знать, кто там похоронен? Они тогда с другого боку зашли. Кто, мол, помнит? Может, старики? Я им: пойдите, поспрашивайте.
– Ну, и как? Ходили они?
– Ходили. Мне потом наши рассказывали. Очень они о тех могилках любопытствовали. А им всё равно никто ничего не сказал. Нет, про то, что баре тут были Тишковы – это да, про это помнят. Имение их вон там, за лесочком было. И хоронили где-то тут, ясное дело. Где же их ещё хоронить? Не в чистом же поле. А уж эти могилы или другие какие – кто ж знает, если это было сто лет назад? В общем, уехали они и навряд ли что узнали.
– Сколько раз они приезжали?
– Я один раз видел. А там кто знает.